Мороз по коже. Виктор Рыжук

И даже слова некоторые помнит. Но язык словно не его, не слушается. Особенно когда Алеша волнуется, получается только гиканье, и слюни сквозь кривящиеся губы, фонтаном брызжут на все вокруг. От отчаяния и злости он закричал. А потом еще и ударил! Нехотя, конечно. Почти каждое движение, чтобы оно было аккуратным, надо было "думать", и руки, и ноги, и язык все время не хотели слушаться. Доктор говорит – надо "концентрироваться", но от этого жутко болит голова. Ударил маму. Тогда он решил помочь ей кухне. Она придет и обрадуется. Похвалит его…

      Когда они зашли на кухню, Алеша с усердием готовил, чтобы порадовать маму. Вылил в кастрюлю бутылку растительного масла, пролив при этом и на себя, и на пол. Разбросал повсюду крупу и лапшу, и уже на глазах родителей, улыбаясь, выронил из рук каретку с яйцами. Мама ахнула. Алеша сообразил, что опять сделал что-то не так и, протоптавшись по остаткам яиц, побежал к телевизору.

      Мужчина, глядя на все это вспомнил, как он гордился, что у него наконец будет сын. Рыбалка вместе, охота. Он научит его строить дома и водить машину. Вспомнил, как она показала Алешу ему впервые в окно роддома. Тогда стоял сорокаградусный мороз. Сын…

      Отмывая яйца с пола, она услышала щелчок замка входной двери. Он ушел. Ни раз уже уходил, вот так вот молча. А потом возвращался. Иногда сразу, или через полчаса, иногда через пару дней. Алеша тоже услышал щелчок. И ещё сильнее закачался взад и вперед, сидя на коленях перед телевизором.

      Алеше невдомек разные там – отчаяние, исступление, беспомощность. Этому не учат в детских книжках, этого нет в мультфильмах. Волнуясь, он сейчас только сильнее качался взад и вперед.

      – Мама, мама, мама… зорик, дзорик, дзынь!… Лунтик – я родился! Папа, ушел. Мама слезки будет… я – плохой! Зорик, дзорик, дзорик, зорик… я – плохой… плохой… Фиксики – секрет. Плохой. Алеша – хороший мальчик! Лунтик. Голова болит все сильнее.

      Калейдоскоп картинок, голосов, порой совершенно бессвязных между собой крутился в голове Алеши, когда мама зашла в комнату. Дрожа всем телом, мокрый от пота, уставившись совершенно отсутствующим взглядом в телевизор; он раскачивается взад и вперед, заливая слюнями пол перед собой. На пол перед женщиной градом падали слезы…

      – Дядя врач. Усы. Папа – хороший. Алеша, тоже хороший. Еда. Яички. Плохой Алеша! Баба Капа… блинчики. Лунтик. Мама… Мама…

      Зачем-то потом он стал делать вид, что не узнает их. Они приходили и в вдвоем, и поодиночке, сначала каждый день, а потом все реже, и реже. Потом пришли, и мама улыбалась, держа на руках лялю. Сам не зная того зачем, Алеша, смотрел им в глаза отрешенно, пусто. Будто смотрит не на них, а куда-то вдаль за ними, сквозь, а иногда казалось, что внутрь. Смотрит и качается взад-вперед. Пускает слюни пуще прежнего и кривит губы.

      – Мама, мама, мама… зорик, дзорик, дзынь!… Лунтик – я родился! Папа, ушел. Мама слезки будет… я – плохой! Зорик, дзорик, дзорик, зорик… я – плохой… плохой… Фиксики – секрет. Плохой… Алеша – хороший мальчик!

      Калейдоскоп картинок, голосов и звуков, раскачиваясь, и глядя в одну точку, одному Алеше видимую – на белой,