Первое правило королевы. Татьяна Устинова

останови, Инна Васильевна! Расследование, «Совершено секретно»!

      Глаза «кадрового работника» уже шарили по залу, искали, к кому бы сию же минуту кинуться с докладом, но никого не находилось – Симоненко был ставленником губернатора, только ему докладывал, с ним «обсуждал», ему «сообщал», а теперь и «сообщить» было некому!

      Осознав это, Симоненко схватил свою отставленную стопку, опрокинул в могучее горло и посмотрел на Инну жалобно – он-то как раз и остался сиротой. Дни его карьерного процветания сочтены, никому он не нужен, старый «кадровик», «волк», «зубр», не то что какую-то там собаку, мамонта съевший на аппаратной работе!

      – Я свяжусь с вами позже, – пообещала безжалостная Инна телефону «Нокия».

      – Какое еще расследование, – бормотал рядом Симоненко. – Ты, Инна Васильевна, остереглась бы… Расследование!.. На поминках негоже…

      Чей-то взгляд сверлил ей голову, она чувствовала, как будто видела это сверло, блестящее и острое, и видела, куда оно входит – в скулу, разгоревшуюся от трубки. Она быстро, внимательно и незаметно осмотрела зал. Симоненко топтался рядом и ныл, и его нытье было ей на руку – она могла смотреть почти беспрепятственно.

      Ничего. Никто не таращился, не пригибался к плечу соседа, не прятался за зелеными шторами. Но сверло не исчезало, продолжало буравить скулу и щеку.

      Что за черт!

      Она завертела головой, уже почти в открытую, и опять безрезультатно. Посмотреть наверх она не догадалась.

      Там, где лестница заканчивалась небольшой закругленной площадкой, их было трое – задержавшихся после отъезда московского начальства. Они должны были кое-что обсудить, именно здесь и сейчас, не привлекая к себе ничьего внимания. Один из них был вице-премьер, «самый-самый», второй – чиновник администрации президента с труднопроизносимой должностью – впрочем, редко кому приходило в голову ее произносить, все и так знали, что этот чиновник один из главных. Третий – бизнесмен со сложной и неопределенной репутацией, то есть как раз из тех, кого Гарик Брюстер, вздыхая и отводя глаза от страха, называл в своей программе олигархами.

      Все трое сошлись в одной точке – на лестничной площадке дома покойного Мухина, – объединенные некоей общей задачей, и чувствовали себя неловко в обществе друг друга.

      Пауза затягивалась, и наконец чиновник не выдержал:

      – Ты кого там высматриваешь, Александр Петрович?

      Широченные борцовские плечи под безупречным английским пиджаком дрогнули и опять окаменели.

      – Хороша, – оценил вице-премьер негромко. – Очень хороша. Безрассудна, конечно, зато умна.

      – Селиверстова? – живо переспросил чиновник. – Крепкий орешек. Я с ней пару раз… беседовал.

      – Я тоже беседовал, – поддержал вице-премьер, – еще в пору ее телевизионного детства.

      – Ничего себе детство, – пробормотал чиновник, – зампред российского телевидения!.. А ты что скажешь, Александр Петрович?

      На этот раз даже плечи не дрогнули.

      – Ничего