Одна тень на двоих. Татьяна Устинова

эта дорога куда?

      Данилов глянул влево:

      – Там, чуть подальше, старые песчаные разработки. Их сто лет назад забросили, только подъездные пути остались. Ничего интересного, просто яма среди леса. Дорога обрывается, и – яма. Я туда пару раз ездил, когда готовил проект. Просто так, чтобы посмотреть. Но из дома котлована не видно. И оттуда дом тоже не виден.

      В боковом зеркале что-то мелькнуло, и Марта оглянулась. Темная машина вырулила с боковой дороги, мигнули красные тормозные огни, взметнулся снег, и машина стала быстро удаляться в сторону шоссе.

      Эта темная машина странно встревожила Марту. Что там такое с перепадами настроения у беременных женщин?

      – Смотри, выехал кто-то…

      – Где?

      – Сзади.

      Данилов посмотрел.

      – Ну и что?

      – Что он там делал, в лесу?

      Данилов пожал плечами:

      – Почему это должно нас интересовать?

      – Не должно, но интересует, – пробормотала Марта и опять оглянулась. Машину уже было почти не видно.

      – Может, он с девушкой приезжал… погулять. По лесу.

      Марта развеселилась:

      – Как ты прав, Данилов! А мне даже в голову не пришло. Про девушку-то!..

      – Я вовсе не имел в виду…

      – Имел-имел, – перебила Марта, – именно это ты и имел в виду. – Она посмотрела на Данилова и добавила: – Шалун!

      Он улыбнулся так, как умел улыбаться только он, – ничего не означающей, сухой улыбкой, которая лучше всяких слов говорила ей, что пора остановиться. Все его улыбки были ей известны наперечет.

      Заснеженная шоссейка сделала крутой поворот, елки стали редеть, черно-белые, хрестоматийно печальные березы, наоборот, придвинулись, и открылся бесконечный забор, уходивший вправо и влево – далеко.

      – Ух ты! – прошептала Марта, и Данилов радостно посмотрел на нее. – Слушай, Данилов, дальше вполне можно не ехать. Это тоже ты придумал?

      – Ну конечно.

      Это был самый изумительный забор из всех, которые Марта Черниковская видела в своей жизни. Он был высокий и глухой, но, несмотря на это, почему-то не напоминал задний план из репортажа о жизни заключенных в Бутырской тюрьме. Основу его составляли камни разных цветов и размеров, наваленные в каком-то необыкновенном гармоничном беспорядке, а выше были доски, тоже уложенные странно, под углом. Почему-то это напоминало юг и детские книжки о гасиендах и плантаторах, и казалось, что за досками невиданного забора нет никакой зимы, что там жарко и солнечно, и подол белого платья летит по плиточному полу, и плавится полуденный воздух, и закрыты ставни на андалузских окнах, и куст неправдоподобно алых роз взбирается по выбеленной жаркой стене.

      – Данилов, ты гений. Правда. Остановись, я выйду посмотреть.

      Данилов засмеялся нормальным человеческим смехом.

      – Выйдешь, когда доедем.

      – Как это тебе в голову пришло? Среди леса такой… такое… такая сказка.

      – Катерина сказала, что им не хотелось никаких дворцов. Она сказала, что мужу