Необжитые пространства. Том 1. Проселки. Виктор Ростокин

патриархальным, мало в чем меняющимся десятилетиями укладом бытия сельщины, со многим другим, что являло моему сознанию и разуму разноликое, сокровенное естество с оттенками простодушной радости, неугнетающей грусти и желание бодрого движения… Упиваясь росяной свежестью, заздравным многозвучием околицы, березняков, полевых балок, украшенных лазоревыми цветками, я не испытывал долгих кризисов в творчестве. В упор и исподволь я наблюдал будни и праздники малой родины, душой вникал, изучал окружающий мир. Одни явления отображал в прозе, другие – в стихах, третьи – в лесных скульптурах, художественных фотографиях, рисунках. Выходили в свет мои книги. Правда, не с таким темпом, как бы мне хотелось. Ну да и за это спасибо! А еще… те или иные «сдерживающие факторы» на меня действовали не только огорчительно – они понуждали не расслабляться, а более тщательно, углубленно работать над словом. И вот сегодня из всего накопленного я собрал двухтомник стихотворений и поэм «Просёлки» и «Позаранник», под общим названием «Необжитые пространства». Молюсь и уповаю на Божью помощь. На участие добрых людей. И книги незакатным днем придут к чаянным читателям. О том же сказ вешних ветров, широко и вольно разгулявшихся в пробуждающейся донской сторонке.

      Автор

      На исходе марта

      2017 г.

      1

      Если однажды господь…

      Стихи

      Мне не позволят долго спать,

      Гулять беспечно на природе.

      И в зайца из ружья стрелять,

      Ромашки на опушке рвать

      И плохо думать о народе.

      И если чем-то я стеснен

      И к цели медленно шагаю,

      Они даруют мне уклон —

      И я легко бегу… взлетаю!..

      Слепая бабушка и розы

      Розы цвели под окном у старушки слепой,

      Каждое утро, проснувшись, она подходила

      И, приткнувшись к стеклу седой головой,

      Пенье беззвучное слушала и шептала: «Как мило…»

      Пение их понимала она, было знакомо до нотки,

      Солнцу улыбку даря, они говорили: «Твой сон

      Светел и розов, и хоть он короткий,

      Но знаменует, что жизни тих и ровен уклон.

      Что снег запорошит калитку, наличники окон,

      Картинку покажет: глядеть – как в раю побывать!

      Будет Господь караулить Всевидящим Оком

      И никого в твою душу, в жилище твое не впускать.

      Хлеба Он даст, и воды, и приятные сумерки

      С праздничным звоном сверчков под лежанкой твоей.

      А домовой будет в ночь перекладывать сумки,

      Но не уйдет с чердака, чтоб блукать средь полей».

      …Розы все пели. И бабушка тож улыбалась,

      Верила им, как верят ребенку всегда.

      Себя она помнила юной и очень счастливой казалась,

      И куда-то бесследно пропали накопленные года.

      Забылось… и вспомнилось, словно отрезало тотчас

      Каким-то не имеющим объяснения жестом. Она

      Босая. Подросток. К ней мать обращается: «Дочка,

      Послушай, родимая, отца загубила война.

      Мне тоже дорога без обратного возвращения.

      Останешься ты. Как же сможешь, незрячая, жить?»

      И заплакала: «Родилась ты на свет для мучений,

      И никто тебя больше не будет так сильно любить».

      «Ты не горюй, – как могла, утешила девочка маму, —

      Милостив Бог, обрету я хороших друзей».

      Мать потом умерла, закопали в глубокую яму,

      И сиротка судьбу попросила, чтоб била больней.

      Шла с кладбища она. Вот проулок, калитка, подворье,

      Не направилась в хату, лопату взяла, стала рыть

      В палисаднике. Розы она посадила. И горе

      Притушилось (оно ведь способно вконец загубить!).

      Притомилась старушка от мыслей, истекших нежданно,

      Возвернулась к постели. На тумбочке кружка с водой

      И лекарства в таблетках, в пузырьках здесь лежали,

      Неохотно потрогала чуть трясущейся слабой рукой.

      Но не выбрав из них, чтоб сейчас подходило вернее,

      Прилегла. И опять в забытье кто-то тайный увлек.

      Интернат инвалидов. Душою она стала зрелой.

      Институт… Потом в школе вела по природе урок.

      Намечалась с коллегой любовь. Но как-то свернулось,

      Сбилось с тропки, на том и амур незаметно исчез.

      В материнской избушке забилась она и замкнулась,

      Возраст в тишь поманил, как нас манит по осени лес.

      Век она прожила, одиночество ее не смущало,

      Не тяготило, ведь мир наполнен вокруг,

      Нет конца