Шерли. Шарлотта Бронте

даром. Да и вообще, о чем бы она ни говорила в этот вечер: о вещах незначительных или серьезных, веселых или грустных, – в ней светилось что-то своеобразное, непосредственное, самобытное, порывистое, что-то неуловимое и неповторимое, как неповторимы огнистая черта падающей звезды, переливный блеск росинки, очертание и окраска облачка в лучах закатного солнца или струящаяся серебристая рябь ручейка.

      Кориолан в блеске славы; Кориолан в несчастье; Кориолан в изгнании, – образы сменяли друг друга подобно исполинским теням; образ изгнанника, казалось, потряс воображение Мура. Он мысленно перенесся к очагу в доме Авфидия и видел униженного полководца, – еще более великого в своем унижении, чем прежде в своем величии; видел «грозный облик», угрюмое лицо, на котором «читается привычка к власти», «могучий корабль с изодранными снастями». Месть Кая Марция вызвала у Мура сочувствие, а не возмущение, и Каролина, заметив это, снова прошептала: «Опять сочувствие родственной души».

      Поход на Рим, мольбы матери, длительное сопротивление, наконец, торжество добрых чувств над злыми, – они всегда берут верх в душе человека, достойного называться благородным, – гнев Авфидия на Кориолана за его, как он считал, слабость, смерть Кориолана и печаль его великого противника – сцены, исполненные правды и силы, увлекали в своем стремительном, могучем движении сердце и помыслы чтеца и слушательницы.

      Когда Мур закрыл книгу, наступило долгое молчание.

      – Теперь вы почувствовали Шекспира? – спросила наконец Каролина.

      – Мне кажется, да.

      – И почувствовали в Кориолане что-то близкое себе?

      – Пожалуй.

      – Вы не находите, что наряду с величием в нем были и недостатки?

      Мур утвердительно кивнул головой.

      – А в чем его ошибка? Почему его изгнали из родного города?

      – А как вы сами думаете?

      – Я вновь спрошу:

      То гордость ли была, что при удачах

      Бессменных развращает человека;

      Иль пылкость, не способная вести

      Весь ряд удач к одной разумной цели;

      Иль, может быть, сама его природа

      Упорная, не склонная к уступкам,

      Из-за которой на скамьях совета

      Он шлема не снимал и в мирном деле

      Был грозен, словно муж на поле брани?[38]

      – Может быть, вы сами ответите, Сфинкс?

      – Все, вместе взятое; вот и вам не следует высокомерно обращаться с рабочими; старайтесь пользоваться любым случаем, чтобы их успокоить, не будьте для них только неумолимым хозяином, даже просьба которого звучит как приказание.

      – Так вот как вы понимаете эту пьесу! Откуда у вас такие мысли?

      – Я желаю вам добра, тревожусь за вас, дорогой Роберт, а многое, что мне рассказывают в последнее время, заставляет меня опасаться, как бы с вами не случилось беды.

      – Кто же вам обо мне рассказывает?

      – Дядя; он хвалит

38

Перевод под редакцией А. А. Смирнова. Остальные стихи даны в переводе Ф. Л. Мендельсона.