Руины Арха 2. Убийца. Олег Геннадьевич Фомин

чертовски нелогичен. Но это хорошо. Логика предсказуема, а значит, скучна. А у иррациональности щедрые некошеные просторы.

      Один за другим я вырвал из страхозы глаза. Труп бросил в лужу, глаза твари у меня на ладони.

      Внушают ужас, но я зол.

      – Мне нужны ее глаза.

      Раненая рука кое-как, сквозь дрожь, скоординировала пальцы, чтобы те дернули торбу за шнурок, и вторая рука спрятала трофеи в горловину. Завязать торбу настоящее испытание.

      – Может, сперва иглы из лапы вытащишь? – сказал призрак.

      – Для тебя стараюсь! – буркнул я. – Любитель нелогичности хренов…

      – Догеройствуешь до заражения крови. А твоего трупа в моих планах пока нет. Быстро от меня не отделаешься.

      Здоровая рука порылась во внутреннем кармане плаща. Сжимаю в зубах туго свернутый платок, кое-как вытаскиваю из раны иглу, кровь и пот капают в лужу.

      Вторую иглу, засевшую глубоко, когтями и зубками вытащил Борис.

      – Пока возитесь, кровью истечешь, – сказал призрак, имитируя усталость. Хотя усталости не испытывает, как и бодрости. Холодная древняя душа…

      Он распылился на мириады алмазных звездочек. Эта летучая масса влетела в мою рану, я инстинктивно руку отдернул, но разум заставил тело подчиниться мысли, что дух хочет помочь. Надеюсь, так и есть…

      Предплечью адски больно, но при этом, как ни странно, щекотно. От избытка пота чувствую себя дождевой тучей, платок в зубах весь мокрый от слюны, но кровотечение остановилось. В руке мелкая дрожь, словно вибрирует каждая клеточка. Борис на плече транслирует успокаивающие образы.

      А затем потоки драгоценной пыли покинули руку.

      На месте раны шершавые, как наждак, бордовые корочки. Блестят, как алмазная пыль.

      Принц парит передо мной, лицом к лицу, над его ладонью крутится шар черных блестящих зернышек.

      – Пришлось измельчить иглы в крошево, чтобы из тебя вытянуть. Я стал бы первоклассным хирургом… если бы не был им давным-давно. И мне, как понимаешь, наскучило.

      Осторожно возвращаю закатанный рукав на место.

      – А кем ты, интересно, еще не был?

      – Предлагай варианты.

      – Вдруг предложу, и улетишь осуществлять. Бросишь меня на произвол Арха.

      – Ты же мечтал от меня отделаться.

      – Я же не знал, что ты ходячий госпиталь.

      – Летучий.

      Я перевел взгляд на труп страхозы.

      – Во-во, полетели отсюда. Дохлятина воняет, щас сбежится зверье.

      Иду, прижимая раненую руку к туловищу.

      Вспоминаются родители. Дом, где вырос. То, чего не вернуть. В груди знакомый трепет, давненько не было агонии. Обычно накатывает перед сном, но чтобы прямо в дороге… А все из-за страхозы. Может надломить даже крепкую волю.

      Ничего, теперь есть глаза этой твари. Двух глаз должно хватить хотя бы на один антифоб, зелье бесстрашия. А погасить агонию в дороге легче, всегда что-то отвлекает. Вот и сейчас приходится всматриваться в плиты, разоблачать убьежей, кидать через каждый коридор камень, чтобы обнаружить (или не обнаружить)