Спички судьбы. Велимир Хлебников

звенит работами

      Неунывающая кровь.

      «Где, как волосы девицыны…»

      Где, как волосы девицыны,

      Плещут реки, там в Царицыне,

      Для неведомой судьбы, для неведомого боя,

      Нагибалися дубы нам ненужной тетивою,

      В пеший полк 93-й,

      Я погиб, как гибнут дети.

      «Татлин, тайновидец лопастей…»

      Татлин, тайновидец лопастей

      И винта певец суровый,

      Из отряда солнцеловов.

      Паутинный дол снастей

      Он железною подковой

      Рукой мертвой завязал.

      В тайновиденье щипцы.

      Смотрят, что он показал,

      Онемевшие слепцы.

      Так неслыханны и вещи

      Жестяные кистью вещи.

      «Веко к глазу прилепленно приставив…»

      Веко к глазу прилепленно приставив,

      Люди друг друга, быть может, целуют,

      Быть может же, просто грызут.

      Книга войны за зрачками пылает

      Того, кто у пушки, с ружьем, но разут.

      Потомок! От Костомарова позднего

      Скитаясь до позднего Погодина,

      Имя прочтете мое, темное, как среди звезд Нева,

      Среди клюкву смерти проливших за то, чему имя старинное «родина»,

      А имя мое страшней и тревожней

      На столе пузырька

      С парой костей у слов: «Осторожней,

      Живые пока!»

      Это вы, это вы тихо прочтете

      О том, как ударил в лоб,

      Точно кисть художника, дроби ком,

      Я же с зеленым гробиком

      У козырька

      Пойду к доброй старой тете.

      Сейчас все чары и насморк,

      И даже брашна,

      А там мне не будет страшно.

      – На смерть!

      «Ласок…»

      Ласок

      Груди среди травы,

      Вы вся – дыханье знойных засух.

      Под деревом стояли вы,

      А косы

      Жмут жгут жестоких жалоб в жёлоб,

      И вы голубыми часами

      Закутаны медной косой.

      Жмут, жгут их медные струи.

      А взор твой – это хата,

      Где жмут веретено

      Две мачехи и пряхи.

      Я выпил вас полным стаканом,

      Когда голубыми часами

      Смотрели в железную даль.

      А сосны ударили в щит

      Своей зажурчавшей хвои,

      Зажмуривши взоры старух.

      И теперь

      Жмут, жгут меня медные косы.

      Харьковское Оно́

      Где на олене суровый король

      Вышел из сумрака северных зорь,

      Где белое, белое – милая боль,

      Точно грыз голубя милого хорь.

      Где ищет белых мотыльков

      Его суровое бревно,

      И рядом темно молоко —

      Так снежен конь. На нем Оно!

      Оно струит, как темный мед,

      Свои целуемые косы.

      На гриве бьется. Кто поймет,

      Что здесь живут великороссы?

      Ее речными именами

      Людей одену голоса я.

      Нога качает стременами,

      Желтея смугло и босая.

      «Сияющая вольза…»

      Сияющая