Капканчики. Домыслы и враки вокруг приключений Бениовского. Вадим Геннадьевич Шильцын

что беседуя, он ведёт игру, похожую на прятки. Нравилось дядюшке притвориться, чтобы вывести собеседника на эмоциональные откровения, самому притом сохранять личную позицию в стороне.

      В тот день он спросил меня: «Ответь, Моурисий, где бы сейчас были Габсбурги со всем их величием, кабы не польская шляхта?» «Прислуживали бы Фридриху?» – предположил я, учитывая в том числе и роль своего отца в сопротивлении прусскому наступлению.

      Слова мои развеселили дядюшку так же, как и во время предыдущих бесед. Всегда он демонстрировал мнение, отличное от моего, как по направлению, так и по мощности аргументации.

      «Какой же ты олух, Маурисий! Нельзя судить о мире, глядя в собственный пуп. Если бы не польское рыцарство, то давно уж не было ни Австрии, ни Пруссии. Вся Европа от Средиземного моря до Балтийского – была бы под Османами. Этого не произошло благодаря нам, слугам добра, рыцарям правды и твоему покорному слуге тоже.

      Задолго до того, как ты ввязался в войну против прусской банды, очень задолго, Маурисий! За триста лет до тебя – уже скакали многочисленные аристократы святой Польши, и не менее отважно рубились в рядах всех тех крулей, которые готовы были хотя бы немножечко заплатить. И вот результат! У меня есть имение в Тракае, у брата в Вербове. Нас принимают за польскую шляхту и за австрийскую знать одновременно, хотя мы такие же поляки, как и австрийцы. Мы словаки, Маурисий, но нет такой страны, и вряд ли когда-нибудь появится. Да мы вообще – чёрт знает кто!»

      Я вспомнил о наших с дядюшкой намерениях отправиться служить в конкурирующие меж собой державы, и возразил: «Но ведь это ужасно, дядюшка Гвидон! Если так всегда было, то неминуемо одни благородные люди сражаются против других. В конце концов мы перебьём друг друга!»

      «Пёсья чушь! – воскликнул дядя в ответ – Никогда не случится так, чтобы один шляхтич бился против другого. Это заложено в самой природе, ибо добро никогда не будет воевать против добра. Французы никогда не побегут стрелять австрийцев, потому что в обоих королевствах служат благородные семьи, переплетённые родственными узами. Но это лишь половина причины. Вторая половина в том, что мы никогда не выступали на стороне скупых и диких владык. Только доброта, открытость души и умение ценить воинские достоинства служат ключом к сердцу рыцаря. Почему за Фридриха не бьётся ни один словак, ни один лях, и даже мадьяр?»

      Я пожал плечами, откровенно считая вопрос нелепым: «Потому что он олицетворяет мировое зло» «Верно, мой мальчик! – поддержал меня дядя – Все черты мирового зла отражены в прусской армии, а главная черта – скупость! Ему жалко денег на профессионалов. Он сгребает крестьян и ремесленников, учит их маршировать в ногу и стрелять по команде. Ать-два, ать-два, ать-два! Его армия движется как часы, как безмозглый механизм, и кажется, ничто её не остановит. Но тут из засады вылетает эскадрон польских рыцарей и бьёт ему во фланг! На! Получи! – дядюшка