Бабушкин внук и его братья. Владислав Крапивин

на Чехова с фотографии из собрания сочинений. Особенно когда надевал очки (а надевал он их все чаще). Мамина знакомая Клара Ивановна как-то сказала, что “у Максима Аркадьевича в общении с людьми появилась “чеховская мягкость”. Так оно, видимо, и было. Но в трудные моменты и в минуты досады проявлялся в папе и прежний командир воздушной машины. А иногда этот командир и “Чехов” сливались в нем. Это и был мой папа Максим Аркадьевич Иволгин.

      От слов отца, что я только путался бы под ногами, обида у меня усилилась.

      – Тогда почему ты сейчас приехал? Уж дал бы мне дожить тут до конца! Завтра у нас закрытие смены, я уже богатырский костюм приготовил для выступления. Зря, что ли, старался?

      – Завтра я не могу. Масса дел.

      – Ну и не надо. Я с ребятами вернулся бы на электричке…

      – И приехал бы к головешкам. Представляю твою реакцию.

      Да, в самом деле…

      Пока мы говорили, один за другим подбегали ребята.

      – Уезжаешь, «попович»? Жалко…

      – Почему тебя Поповичем дразнят?

      – Никто меня не дразнит! Мы все друг друга так зовем. Потому что имя отряда такое!

      Отец понял, что задел мою больную струнку – напомнил о неприятностях в гимназии.

      – Ладно, иди попрощайся с “поповичами” и возьми вещи, начальника я уже предупредил. Не канителься, пожалуйста.

      Я и не канителился, через пять минут вернулся с рюкзаком. Кинул его на заднее сиденье, а сам устроился рядом с отцом. Пристегнулся. Отец покосился:

      – Ты же знаешь, что впереди можно ездить с двенадцати лет.

      – Ну как гаишники определят, одиннадцать мне или двенадцать?

      – Могут потребовать мой паспорт. Ты туда вписан с датой рождения.

      На все у него есть короткий ответ. Как пункт из летного устава. Я засопел и стал отстегивать ремень. Отец покосился опять:

      – Ладно, сиди…

      Я сказал примирительно:

      – Все равно на этой дороге до самого города нет ни одного поста.

      – Мы не в город, а в Старые Колодцы.

      – Почему?

      Отец внимательно посмотрел на меня.

      – Саша, я понимаю: ты еще не вник в ситуацию до конца. Ты пойми. От дома не осталось почти ничего. Мы все живем сейчас на участке.

      У поселка Старые Колодцы в коллективном саду у нас кусочек земли и похожий на скворешню домик. Теперь, значит, это наш единственный дом. Я наконец осознал, какая же случилась беда. И крепко замолчал, чтобы не разреветься.

      Отец по проселку вывел машину на тракт. И тоже молчал. Меня это молчание скоро стало давить не меньше, чем сама беда. Я сказал насупленно:

      – Значит, это тринадцатого числа случилось?

      – В ночь на тринадцатое… Вот и не верь после этого приметам.

      – А я в эту ночь тоже чуть не сгорел. Заснул у костра. Смотри, след на ноге… – Выше косточки было коричневое пятно, похожее на маленький кленовый лист. Сказал и пожалел. Сейчас услышу: “Нельзя быть таким растяпой”.

      Отец, однако, глянул на ожог и спросил:

      – Больно было?

      Я