Неупиваемая чаша. Повести и рассказы. Иван Шмелев

работал. Для вас вернулся, – говорил Илья с сердцем. – Остался бы там – не слыхал бы обидных слов ваших.

      Не верили ему люди.

      Захаживала к нему старая Агафья, тетка. Сокрушалась:

      – Лучше бы ты, Илюшечка, там остался. А то что ж ты теперь – ни Богу свечка, ни этому кочережка. Смеются на тебя и девки. На какое же тебе положение выходит?

      Молчал Илья. Принимался рассказывать старой Агафье про разные чудеса. Не верила Агафья.

      Сердились на Илью девки: и не смотрит. Намекал бурмистр Козутоп тетке, что по сердцу он его дочке, выхлопочет у барина, возьмет к себе в дом зятем: слыхал бурмистр от самого барина, что теперь большие деньги может заработать Илья иконами.

      И на это молчал Илья. Надевал свою шляпу-итальянку, ходил в парке, садился на берегу, вспоминал прошлое. А все не призывал барин. Тогда пошел Илья к барину, доложился через обученного камердинера Стефана.

      Вышел на крыльцо барин, сказал, что забыл про церковную работу.

      – Осмотришь церковь и изобразишь план работы. Потом доложишь.

      Подал Илья барину план работы. Повертел барин план работы, сказал, чтобы пустил Илья под куполом к престолу Господню впереди великомученицу Анастасию, а не первомученика Стефана, похвалил, что не забыл Илья преподобному Сергию положить видное место – Сергий был его ангел, – и сказал:

      – Теперь знай работай.

      И встал Илья на работу.

      X

      Прошло лето, пошли осенние холода с дождями. Задымились риги, ударили морозы, и стала промерзать церковь. Пошел Илья доложиться, что немеют пальцы и надо топить церковь, а то портит иней живописную работу. Стали прогревать церковь. Служились службы – мало кто смотрел на обставленные лесами стены. Часто наведывался Каплюга, пощелкивал языком, хвалил:

      – По-новому, Илья, пишешь. Красиво, а строгости-то нету.

      Говорил Илья:

      – Старое было строгое. Радовать хочу вас, вот и пишу веселых. А будет и строгое… будет…

      Обижался Каплюга: гордый стал Илья, иной раз даже и не ответит.

      Заходил и барин, глядел написанное. Говорил:

      – Важно! Самая итальянская работа. Ты, Илья, над Анастасией особо постарайся, для барыни.

      – Для всех стараюсь… – говорил Илья, не оборачиваясь, – в работе.

      Строго посмотрел барин и повторил строго:

      – Я тебе говорю про Анастасию!

      Не ответил Илья, стиснул зубы и еще быстрее заработал. Пожал барин плечами.

      – Я тебе, глухому, говорю еще раз… про Анастасию!

      Тут швырнул кисть Илья в ящик и сказал:

      – Я пишу… и пишу по своей воле. Если моя работа не нравится, сударь, заставьте писать другого. А великомученицу Анастасию я напишу, как знаю!

      Резко и твердо сказал Илья и твердо взглянул на барина. Усмехнулся барин. Сказал по-особенному:

      – Научился говорить вольно?

      Сказал Илья:

      – В работе своей я волен. Волей своей вернулся – волей и работать буду. Прикажете бросить работу?

      – Продолжай… –