Счастья и расплаты (сборник). Евгений Евтушенко

Дубенский —

                впал в панику сразу почти:

      «Боже, снова война…»

                и упали, разбившись, очки.

      Я в двенадцать свои

                не поддался, как он, на испуг —

      только был потрясен:

                «Черчилль, он же ведь Сталина друг».

      «Нет в политике дружб…» —

                усмехнулся дядь Вась. —

      В нее лучше не лезь!

                О политику нос не расквась…»

      Я в политику, правда, не лез.

                Она лезла в меня

      прямо липкими лапами в душу,

                ее раздирая,

                          грязня.

      Но когда я писал «Бабий Яр»

                и «Наследники Сталина»,

                          то

      это было моим искупленьем за то,

      и разрушился занавес ржавый,

                и были причиной не чудеса,

      а весенних поэтов

                молоденькие голоса.

      Ну а все-таки жаль, мистер Черчилль,

                что Вы не ответили мне,

      ибо мы, но и Вы

                проиграли в холодной войне,

      и осколки железного занавеса,

                при крокодильих слезах,

      до сих пор

                в наших общих невыздоровевших глазах.

      Разделяют народы религий вражда,

                и взаимобоязнь.

      Отменить бы войну навсегда,

                словно общую смертную казнь!

      Да и спор наших наций,

                не думаю – к пользе людей —

      это спор корпораций —

                не соревнованье идей.

      И хотя шар земной,

                он, конечно, немножко иной,

      мир холодный беременен

                новой холодной войной.

      А война – лицемерка,

                и если она холодна,

      кто ее угадает,

                какой будет завтра она.

21 января 2012

      А еще я был агитатор

      А еще я был агитатор,

      и притом за товарища Ста,

      так что примет меня аллигатор

      там, на Лете-реке,

                в уста.

      И сказал мне старшой, жутче тени:

      «Чтобы все до двенадцати дня

      в урны сунули бюллетени,

      а иначе тебя и меня…»

      И при этом в ладоши он хлопнул

      так, что я от башки до подошв

      похладел, как на месте Лобном,

      там, откуда с башкой не сойдешь.

      Я дрожал, понимаете сами,

      словно в чем-то я был виноват,

      ибо был этот дядя с усами

      мне порученный кандидат.

      Становилось все более жутким,

      Были выборы на носу.

      Я ходил по московским джунглям,

      как охотник Узала Дерсу.

      «Завтра выборы… Завтра выбо…»

      Ключик надо к любому найти:

      «Не могли бы к нам в десять?», «А вы бы —

      не могли б хоть к одиннадцати?»

      Был я счастлив от пониманья

      то одной, то другой семьи:

      «Это я, дядь Гриш!» «Я, теть