Негритенок на острове Шархёрн. Ганс Ляйп

этим словам я немедленно проникся обожанием к господину Брёзелю. Правда, он больше не был похож на пастора или даже на поэта, потому что в моей памяти хранился образ Фердинанда Фрейлиграта, хотя это мог быть и Феликс Дан, – настоящий поэт непременно должен быть с развевающимися волосами.

      Зато нельзя было отрицать, что господин Брёзель явился, по меньшей мере словно ангел, хотя до этого я имел совсем другое представление об ангелах.

      ***

      Напутствуемые добрыми советами, с большой картонной коробкой, полной необходимыми вещами и некоторым количеством бутербродов, господин Брёзель и я были готовы отправиться в путешествие на Нойверк. Господин Брёзель все, что имел при себе, разместил по карманам куртки. Плащ он перекинул через руку.

      Когда я обернулся на прощание и бросил взгляд в темный зал с крошечной сценой, задернутой занавесом, Валли, наша служанка, поспешила ко мне и, не выпуская веника, которым она мела между стульями, обвила мою шею своими круглыми руками, не успел я оглянуться, и поцеловала в губы.

      Красный от смущения, я повернулся к двери. Но господин Брёзель и мои родители уже вышли на Репербан, и только моя сестренка Карола пристально смотрела на меня, широко раскрыв глаза, и точно так же – шпиц Алекс, которого она, ухватив за ухо, держала своей маленькой рукой.

      – Фу, как от нее пахнет пивом, – сердито сказал я обоим, и это было в первый раз, когда меня поцеловал кто-то другой, а не мама.

      Мы отправились на пароход. Он был не очень большим, но все же это было судно. Опершись на поручень рядом с господином Брёзелем, я махал рукой на прощание. Мы все улыбались, только моя сестренка Карола плакала, тянула ко мне свои маленькие худенькие ручки и звала меня по имени своим сладким срывающимся голоском.

      Когда пароход, отдав концы, уже отваливал от пристани, произошло еще вот что. В последнее мгновение шпиц Алекс прыгнул с кромки трапа через растущую полосу воды на борт судна и бешено закрутился возле моих ног, взвизгивая от радости. Что тут было делать? Вернуться назад он уже не мог, и папа добродушно крикнул мне, что я спокойно могу взять его с собой, и добавил к этому в своей, может быть, кажущейся посторонним театральной, манере:

      – Как сувенир, как стража и как друга!

      Никто не мог быть счастливее меня, ведь собака уже давно была мне верным товарищем. Теперь она, как часть родного дома, отправлялась со мной в мое первое большое плавание.

      Как наслаждался я всем, что видел на оживленной реке и ее берегах: вздымающиеся леса верфей, полные гула и перестука молотков, доки с поднятыми корпусами судов, возле которых грозно раздавался грохот ремонта, подъемные краны, грузовые стрелы, мачты и реи больших парусных судов, пакгаузы, могучие нефтеналивные танкеры. Повсюду сновали мелкие суденышки: буксиры, баркасы, плоскодонки и ялики.

      Прекрасный Овельгён с его пляжем проплывал мимо. Однажды я там купался