Гибрид. Для чтения вслух. Игорь Беляев

– не радость, – ворчит он и уходит мыться на кухню. Там бабушка стоит с полотенцем и ждет, пока он нафыркается.

      Дедушка устраивает настоящий потоп.

      – Ты уж прости, мамочка. Я тут насвинячил. Но там ведь и помыться как следует нельзя.

      А бабушка и не ругается.

      – Что у нас, мамочка, сегодня к завтраку?

      – А что вашей милости угодно? Велите-заказывайте.

      – Ну, ты меня знаешь. Копчушку да рюмочку не мешало бы. С приездом.

      – Будет вам, возможно, и рюмочка к обеду. А сейчас кроликом побалуйтесь. От зайца не отличишь!

      Я тоже с ними смеюсь. Потому что зайца я еще никогда не пробовал.

      Дедушка носит брюки на подтяжках. Никто не носит, только дедушка. А он говорит, что ремень портит фигуру. Бабушка сказала, что сошьет мне длинные брюки, и я тоже буду ходить «в подтяжках».

      Только где она возьмет подтяжки? Может, тоже из дедушкиных сошьет?

      Мой дедушка не любит больше всего разгильдяев. Разгильдяи разбрасывают по комнате свои игрушки, за собой никогда не убирают и ходят без пуговиц.

      Пуговицы пришивает всем бабушка.

      Дедушка называет бабушку – мамочка. А бабушка называет дедушку – папочка. И говорит, что папочка всегда был большим франтом. Это потому, что раньше дедушка работал в театре. И ему на шею вешались все «брандахлыстки».

      – Жена – черный хлеб. Хочется иногда и беленького, – шутит дедушка.

      А бабушка приговаривает:

      – Муж – голова, а жена – шея. Куда хочу – туда поворочу.

      И моя бабушка поворотила дедушку из театра!

      Тетя Галя говорит, что она испортила дедушке жизнь. Потому что, если бы он был артистом, как Качалов, его бы никогда не посадили.

      – Еще как бы посадили! – сказал дядя Сережа. – Им без разницы. Всякий порядочный человек этой власти поперек горла. Кто они все? Каторжные? Вот и власть воровская.

      Тут тетя Галя сразу на него ругается. Потому что нельзя такие вещи говорить при ребенке.

      А дедушка после театра опять ушел работать на фабрику, где делают чашки и тарелки. В нашем доме говорят, что после Кузнецова мой дедушка – самый большой спыцалист.

      В шкапу у бабушки большой дедушкин сервиз. Но из него мы едим только по большим праздникам. Еще у меня в Сокольниках дедушкина чашка. А у мамы – «свинушка»: такой графин с рюмочками. У тети Гали – обеденные тарелки с золотой каемочкой. И у дяди Жоржа – дедушкин сервиз для чая. На двенадцать персон.

      На этой фарфоровой фабрике мой дедушка с одиннадцати лет. Так бабушка сказала. И тетя Галя тоже. Потому что он остался круглой сиротой, и сам должен был зарабатывать себе кусок хлеба.

      Когда я сам буду зарабатывать себе кусок хлеба, я стану совсем взрослый. Но одиннадцать лет мне еще будет не скоро.

      Вот мы сидим за столом в темной комнате и обедаем. В темной, потому что светлую из окна видно. А нам дедушку показывать никак нельзя. Иначе всем нам крышка.

      Дедушка на главном месте. И всем объясняет:

      – Там выжить можно. На свете хороших людей много.