Гибрид. Для чтения вслух. Игорь Беляев

он встал на середину комнаты, вот так зажмурился и начал рассказывать про свое любимое «Белое покрывало»[1]:

      Позорной казни обреченный,

      Лежит в цепях венгерский граф.

      Своей отчизне угнетенной

      Хотел помочь он, гордый нрав

      В нем возмущался: меж рабами

      Себя он чувствовал рабом —

      И взят в борьбе с могучим злом,

      И к петле присужден врагами…

      Никто! Никогда! Я не слышал, чтобы так читали. Даже по радиву. Все замерли. Я к Ане прижался.

      А дедушка сразу стал молодой и красивый. Как на фотокарточке.

      Мать говорила, утешая:

      Не бойся, не дрожи, родной!

      Я во дворец пойду, рыдая, —

      Слезами, воплем и мольбой

      Я сердце разбужу на троне…

      Я смотрю на маму. У нее дрожат губы. Если бы здесь был наш рояль!

      А у бабушки такое лицо – как в церкви.

      Коль в черном платье буду я,

      Знай, неизбежна смерть твоя…

      Но если в покрывале белом

      Меня увидишь над толпой,

      Знай – вымолила я слезами

      Пощаду жизни молодой…

      В комнате духота. Окна зашторены. Форточку открывать нельзя. Мы ведь на первом этаже. И во дворе все слышно.

      Гудит набат, бежит народ.

      И тихо улицей идет,

      Угрюмой стражей окруженный,

      На площадь граф приговоренный…

      Граф ничего не замечает,

      Вперед на площадь он глядит —

      Там на балконе мать стоит

      Спокойно, в покрывале белом!

      И заиграло сердце в нем!

      И к месту казни шагом смелым

      Пошел он. С радостным лицом

      Вступил на помост с палачом.

      И ясен к петле поднимался,

      И в самой петле улыбался…

      Дедушка молча оглядел всех и тихо сказал:

      – Зачем же в белом мать была?

      О, ложь святая!

      Так могла солгать лишь мать,

      Полна боязнью,

      Чтоб сын не дрогнул

      Перед казнью.

      Тут все стали хлопать в ладоши. И плакать.

      Канешно, дедушке больше всего захотелось, чтобы мама поиграла на рояле. Но для этого надо было ехать в Сокольники. А дедушка по Москве гулять не может. За это ему влетит по первое число. Он теперь будет жить в другом городе. Совсем недалеко. В Твери. А к нам приезжать на воскресенье.

      Только чтобы никто не видел.

      ПСИХ НЕНОРМАЛЬНЫЙ

      На Никицкой в Большом доме живет Сумасшедший.

      Настоящий.

      Он даже не разговаривает, а мычит.

      Вот так: «Му-у…»

      А потом воображает из себя дерево. Растопырит руки и стоит. Даже не пошевелится.

      Тут в него пуляй чего хочешь.

      – Псих ненормальный, – говорит про него Дворничиха. – Такой пришьет и не заметит.

      А бабушка его жалеет. Она говорит: раньше он артистом был. Это у него от несчастной любви.

      – Ни от какой не от любви, – спорит Дворничиха. – Показали ему в НКВД кузькину мать, вот он и спятил. Небось наклал в штаны-то.

      Летом

1

М. Гартман. Белое покрывало. (Пер. М. Л. Михайлова.)