Силуэт в окне. Саша Суарес

меня ждет? Я даже думать об этом не хочу!

      – Сыночек, я понимаю, ты сейчас шокирован и не можешь ни о чем думать, но умоляю, не говори о смерти! Если тебе плевать на себя, подумай хотя бы обо мне, о нашей семье! Ты понятия не имеешь, что такое терять ребенка!

      – Прости, мам. Не хотел тебе сделать больно. Кажется, мне нужно побыть одному.

      – Хорошо, мы оставим тебя.

      Когда все вышли, в палате повисла гробовая тишина. Слышно было, как шуршат бахилы посетителей в коридоре.

      Как такое могло случится? Это же бывает только в кино! Как можно вот так вот просто зайти к молодому здоровому человеку и сказать ему, что он больше не сможет ходить?

      Давид попробовал пошевелить руками, потом ногами. Бесполезно. Руки в порядке. Ноги не слушались. Как будто их и вовсе не было. Откинул простыню. На месте, и даже без гипса. Только бинты. Пара ссадин, пара синяков. Выглядят совершенно здоровыми. Спина болит. И голова болит. И шея еле поворачивается. Руки трудно поднимать. А ноги в порядке. Ноги как ноги. Как такое возможно, что они не могут ходить?

      Попытался дотянуться до окна, чтобы открыть жалюзи. Резкая боль пронзила спину от шеи до поясницы. Плохая была идея. Давид невольно вскрикнул. В комнату влетела медсестра:

      – Что случилось? Вы в порядке?

      – Ты что, подслушивала под дверью? – недовольно проворчал Давид.

      Ему было непривычно оказываться в таком беспомощном положении, особенно в присутствии девушки. Даже когда он простужался, что случалось раз в несколько лет, он не позволял никому видеть себя в таком состоянии. Обычно ему было достаточно отлежаться пару дней в одиночестве, и он снова возвращался в строй.

      – Я просто проходила мимо, – потупилась медсестра.

      – Как же, ага.

      – Сергей Леонидович сказал не спускать с вас глаз и ушей, – призналась девушка, – вот я и была поблизости.

      – И чего ж он так боится, твой Сергей Леонидович? Как тебя хоть зовут, шпионка?

      Вообще, в жизни Давид был очень воспитанным и учтивым юношей. Его обожали мамы всех друзей и подруг, его любили преподаватели, его уважали ребята в универе. Он всегда держался с достоинством, был неизменно вежлив, даже учтив. Не позволял себе сальных шуточек или неуважительных высказываний. Но и в свой адрес не терпел поползновений. Отец иногда со смехом удивлялся, откуда в обычной купеческой семье вдруг уродился такой аристократ. Но, разумеется, он знал, откуда. Его жена была из очень тонкой интеллигентной семьи потомственных музыкантов. Правда, никто из детей не обладал выдающимися творческими способностями. Так, на уровне похвастаться перед родней и друзьями.

      – Катя, – представилась медсестра.

      – Давид, – протянул руку пациент, – я бы с удовольствием поклонился, мадемуазель, но боюсь, обстоятельства непреодолимой силы мне не позволят почтить вас так, как вы того заслуживаете.

      Перестарался. Но лучше так, чем хамить.

      Катя на удивление звонко рассмеялась.

      – Вы как будто из книги Пушкина, сударь!

      – Давай