Аргентинец. Эльвира Барякина

текст в типографии! – поднявшись на носки, закричал директор.

      Рукавицын толкнул Жору в бок:

      – Давай мы!

      – Мне сестру надо разыскать… – начал Жора, но тут же спохватился: личное потом.

      Колю Рукавицына направили в типографию газеты «Волгарь», а Жору – в «Нижегородский листок». Он помчался по Большой Покровской, сжимая в кармане заветную бумагу. Но в редакцию его не пустили: матрос в распахнутом на груди бушлате преградил ему путь:

      – Вали отседа!

      – Вы не имеете права меня задерживать! – громко крикнул Жора. – Где ваш мандат?

      Тот похлопал по деревянной кобуре, висевшей у него на поясе:

      – Вот мой мандат. Хошь, в лоб двину?

      На занесенной снегом улице лежала мертвая кошка, только что пристреленная. Рядом, виляя задом, прогуливалась ворона. Перья на ее хвосте при каждом шаге меняли цвет: отливали то сизым, то черным. Лапы оставляли темные звездочки-следы.

      Жора в растерянности стоял у дороги. Куда идти? Назад в Думу? Или искать другую типографию? На него чуть не наткнулся доктор Саблин – он шел без шапки, без трости, прижимая к окровавленному лицу носовой платок.

      – Что с вами, Варфоломей Иванович? – охнул Жора.

      Доктор остановился, глаза его смотрели дико:

      – Средь бела дня грабили женщину – представляете? Трое солдат! Я вступился… – Доктор не договорил и махнул рукой. – Вы как?

      Жора рассказал о том, что творится в Думе, о наглеце матросе, который не пустил его в «Нижегородский листок».

      – Варфоломей Иванович, что мне делать? Нина пропала…

      Доктор положил ему ладонь на плечо:

      – Нина Васильевна у нас, не беспокойся.

      – Слава богу! Вы сейчас домой? Велите ей, чтобы она никуда без меня не уходила. Я только добегу до Думы, потом к Елене Багровой зайду – надо выяснить, как она… А потом сразу к вам. Обещайте, что не пустите Нину одну!

      – Она не одна, она с Роговым. Клим, представьте себе, решил остаться с ней.

      Жора не знал, что и думать. Он бы обрадовался за сестру, но смятенные мысли разбегались. За одно утро мир стал с ног на голову.

3.

      Елена налила Жоре тарелку щей, пододвинула соусник с густой, как повидло, сметаной:

      – Ты ешь, ешь… – Села за стол, подперев щеку ладонью. – У никониан монахи нарасхват: все перепугались, зовут к себе на молебны. К соседям Казанскую Божью Матерь приносили, но служили плохо, скороговоркой: за день пятнадцать домов обошли.

      Жора рассказал Елене, что большевики захватили Кремль, телеграф, телефонную станцию и вокзалы. В течение дня шли водевильные переговоры с городской Думой: господа в пенсне требовали освободить начальника гарнизона и других арестованных, товарищи с винтовками слали их по матушке.

      Вечером пришли известия, что Петроград все еще во власти большевиков и никаких правительственных войск более не существует. Во избежание кровопролития юнкера без боя покинули здание семинарии и сдали под расписку триста винтовок японского образца, пулеметы и патроны.

      Городскую