Аргентинец. Эльвира Барякина

в Сормово и на пристанях. Нине было восемь лет, но она хорошо помнила, как ворчал отец, раньше времени запирая лавку:

      – Холерные года! Бастуют, бастуют, а исход один: товара на Ярмарке мало – недопроизводство. Грузчики без дела сидят, только даром в Нижний приехали.

      Тогда все ждали чего-то, как ждут нападения врага. На Театральной площади крикнули: «Спасайтесь! Сейчас забастовка будет!» – и началась такая паника, что в толпе нескольких баб покалечили. Только потом стали думать: ну, забастовка, ну, закричал какой-то дурак… Чего в истерику впадать?

      Может, и сейчас у страха глаза велики?

4.

      – Нина Васильевна, постойте!

      Она оглянулась. Это был Клим, в элегантном сером пальто, в шляпе, в замшевых перчатках.

      – Вы слышали о перевороте? – встревоженно спросила Нина. Она пересказала ему манифест большевиков. – Как вы думаете, это серьезно?

      Клим пожал плечами:

      – Понятия не имею. Вы куда-то спешите? Я провожу вас. У меня сегодня ночью поезд, я уже со всеми попрощался и отправил чемоданы на вокзал. Жора мне сказал, что вы будете в Покровской церкви. Я хотел встретиться с вами перед отъездом – совершить, так сказать, гаучаду.

      – Что?

      – В Аргентине так называют поступок, достойный настоящего гаучо. Это обыкновенные скотоводы, но считается, что они очень благородны и имеют особый талант к подвигам. Собственно, вот… – Клим достал из внутреннего кармана белый конверт и протянул его Нине.

      Она с удивлением взглянула на него:

      – Что это?

      – Вексель. Надо же оставить вам что-то на память.

      Нина растерялась:

      – Вы дарите мне дом? Вам не нужны деньги?

      – Больше одной шляпы не наденешь. У меня хватит средств, чтобы покататься по миру в течение ближайших десяти лет. А потом я вернусь за вами.

      В тот вечер, когда Клим был у Нины, она сказала в шутку, что из него выйдет отличный любовник для зрелой женщины, у которой все уже есть: супруг в богатой конторе, дети в дворянских институтах… Клим ответил, что вернется к ней, когда она будет готова.

      Он смотрел на нее, улыбаясь:

      – Конечно, хотелось бы прибить на ваш дом памятную табличку с профилем героя, но Матвей Львович наверняка будет против. Ладно, настоящие гаучо не требуют награды.

      Нина взяла конверт и спрятала его в муфту:

      – Спасибо.

      До самой Благовещенской шли молча. Нина не знала, что сказать: отвергнутые мужчины мстят, обижаются, но не проявляют царского великодушия. Так не бывает: Клим что-то задумал, в этом наверняка есть какой-нибудь подвох.

      Мимо проносились грузовики, топали солдаты; баба, сидевшая на корчаге, вопила на всю площадь:

      – Вот кому требухи – жареной, пареной, в масле валянной! – Ветер поднимал концы ее клетчатого платка выше головы.

      В Кремле было темно и тихо, только окна губернаторского дворца горели ярким электрическим светом. На решетке у арсенала было натянуто красное полотнище: «Вся власть рабочим, солдатам и крестьянам!»

      Нина