Шрам. Марина и Сергей Дяченко

эти, проводившиеся обязательно затупленным оружием, всегда вызывали у Эгерта насмешку: как же можно получить представление об опасности, имея в руках тупое беззубое железо? Теперь одна мысль о том, что придется встать лицом к лицу с вооруженным противником, бросала Эгерта в дрожь.

      Наутро после бессонной ночи он отправил в полк слугу с вестью, что болезнь лейтенанта Солля обострилась. Гонец благополучно вышел из дому – но миновать ворота ему не удалось, потому что суровый, исполненный негодования Эгертов отец безжалостно перехватил сыновнее послание.

      – Сын мой, – на щеках Солля-старшего перекатывались желваки, когда, темный как туча, он встал на пороге Эгертовой комнаты. – Сын мой, пришло время объясниться, – он перевел дыхание. – Я всегда видел в своем сыне прежде всего мужчину; что значит эта ваша странная болезнь? Уж не намерены ли вы оставить полк, служба в котором – честь для всякого молодого человека благородной крови? Если это не так – а я надеюсь, что это все-таки не так – то чем объяснить ваше нежелание явиться на сбор?!

      Эгерт смотрел на своего отца, не очень молодого и не очень здорового человека; он видел жилы, натянувшиеся на морщинистой шее, глубокие складки между властно сдвинутыми бровями и возмущенно сверкающие глаза. Отец продолжал:

      – Светлое небо! Я наблюдаю за вами вот уже несколько недель… И если бы вы не были моим сыном, если бы я не знал вас раньше – клянусь Харсом, я решил бы, что болезни вашей имя – трусость!

      Эгерт дернулся, как от пощечины. Все естество его вскричало от горя и обиды – но слово было произнесено, и в глубине души Эгерт знал, что сказанное отцом – правда.

      – В роду Соллей никогда не было трусов, – сказал отец сдавленным шепотом. – Вам придется взять себя в руки, или…

      Наверное, Солль-старший хотел сказать что-то уж совсем ужасное – так нервно задергались его губы и вздулась вена на виске. Возможно, он хотел посулить отцово проклятие либо изгнание из дому – но не решился произнести угрозу и вместо этого повторил значительно:

      – В роду Соллей никогда не было трусов!

      – Оставьте его, – послышалось из-за широкой спины Солля-старшего.

      Эгертова мать, бледная женщина с вечно опущенными плечами, не так часто позволяла себе вмешиваться в разговоры мужчин:

      – Оставьте его… Что бы ни происходило с нашим сыном, но впервые за последние годы…

      И она осеклась. Возможно, она хотела сказать, что впервые за последние годы она не чувствует в сыне жесткой и хищной струны, которая пугала ее, делая чужим и неприятным ее собственного ребенка – но тоже не решилась произнести это вслух и только посмотрела на Эгерта – длинно и сочувственно.

      Тогда Эгерт взял шпагу и ушел прочь из дома.

      Показательные бои в тот день прошли без лейтенанта Солля, потому что, выйдя за ворота, он не отправился в полк, а побрел пустынными улицами по направлению к городским воротам.

      У трактира он остановился; трудно сказать, что заставило его завернуть в широкую, до мелочей знакомую дверь.

      В