Мизерере. Жан-Кристоф Гранже

вечером послал туда рапорт. Каким-то образом Волокин оказался в курсе его содержания. От кого он получал сведения? Отдел работал круглосуточно и состоял из двух-трех женщин, дежуривших посменно.

      Касдан предположил, что одна из девиц неравнодушна к этому парню. Даже Саркис заметил, что он красив. Но откуда Волокин узнал про отпечаток?

      Касдан позвонил Пюиферра. Криминалист возмутился:

      – Черт подери, Касдан, ты меня достал, я…

      – Тебе утром звонили из ОЗПН, насчет Гетца?

      – Сразу после твоего звонка. Еще и девяти не было.

      По предплечьям Касдана пробежала дрожь. Он словно ощутил быстроту и энергию молодого полицейского.

      – Ты сказал ему про отпечаток?

      – Уже и не помню. Кажется, да. Да он ведь и так знал? Сам заговорил со мной о ребятишках…

      Произошло недоразумение. Волокин позвонил в службу судебной идентификации наудачу, чтобы хоть что-нибудь разнюхать. Он упомянул мальчиков из хора. Вот Пюиферра и решил, что ему уже известно о «конверсах». И выдал все подробности.

      – А ты не подумал, откуда ему знать? – буркнул Касдан. – Ты тогда еще не отослал Верну свой рапорт.

      – Черт, ты прав, не сообразил. Это важно?

      – Проехали. Перезвони мне, когда получишь результаты анализа.

      Касдан посмотрел на часы: одиннадцать. Он доехал до конца Аустерлицкой набережной, перекрытой надземным метро. Слева, на другом берегу Сены, возвышалась огромная пирамида с плоской крышей – Дворец спорта «Берси».

      Армянин повернул руль. Пора было поговорить с экспертом-отоларингологом в больнице Труссо. Вероятно, она уже получила результаты исследования органа слуха Вильгельма Гетца.

      12

      Больница Армана Труссо походила на шахтерский поселок, в котором кирпичные домики переставили так, чтобы образовались квадратные внутренние дворики. Каждый следующий дворик был теснее предыдущего, серые, розовые, кремовые фасады так и норовили раздавить вас, и машина крутилась в этом лабиринте, как крыса в клетке.

      Касдан не выносил больниц. Всю жизнь ему регулярно приходилось отбывать срок в одном из этих унылых заведений. Святая Анна и Мэзон-Бланш в Париже. А еще Вилль-Эврар в Нейи-сюр-Марн, Поль-Гиро в Вилльжюиф… В таких вот лагерях проходила его жизнь солдата мирного времени. Точнее, война-то шла, но это была его личная война, в которой полем битвы служил его собственный мозг. Бред и реальность то и дело сходились врукопашную, пока не наступало перемирие. Зыбкое перемирие. И тогда Касдан выписывался из больницы, уязвимый, напуганный, уверенный лишь в одном: рано или поздно очередное обострение вынудит его вернуться.

      А все же худшее из больничных воспоминаний связано не с его безумием, а с женой, Нарине. Касдан познакомился с ней в тридцать два года, на армянской свадьбе. В ту пору он слыл героем антитеррористического подразделения. Сначала он страстно ее любил, потом просто уважал, а после возненавидел, пока она не стала для него привычкой, такой же неотъемлемой частью существования, как тень или табельное оружие. Он не сумел