Герцогиня и «конюх». Роман Антропов

слишком большого значения этому ничтожному факту! – пылко воскликнул Мориц Саксонский.

      – Разумеется, разумеется, – поддакнул Бестужев. – Голова вашей светлости не может остаться без короны.

      Анне Иоанновне, выпившей два кубка, вино бросилось в голову.

      – Я знаю, что за мной многие бегают, но я хочу сама распоряжаться своей судьбой! – резко произнесла она. – Мне не нужно ваших ставленных женихов…

      – Ваша светлость… – строго произнес гофмаршал.

      – Да, да, да! Ты слышишь это, Петр Михайлович?! – уже грозно, бешено докончила герцогиня.

      В дверь гостиной раздался стук. На секунду все как бы оцепенели.

      – Кто это?.. – первая спросила герцогиня.

      Бестужев спокойно вошел в будуар Анны Иоанновны и вышел оттуда с черным плащом Морица Саксонского.

      – Наденьте его на себя, ваше высочество, закутайтесь в него хорошенько, – тихо по-французски произнес Бестужев, подавая плащ Морицу. – Иногда бывают случаи, когда инкогнито лучше открытого забрала. А выйти вам отсюда некуда.

      Претендент на курляндский престол быстро задрапировался в плащ, опустив капюшон на лицо.

      Бестужев подошел к двери, в которую стучали, и настежь раскрыл обе ее половины.

      На пороге стояла гофмейстерина ее светлости Анны Иоанновны баронесса Эльза фон Клюгенау, красивая, уже пожилая женщина с хищным и хитрым выражением лица.

      – Что вам надо? – несколько взволнованно и грубо бросила своей придворной по-немецки Анна Иоанновна.

      – Приношу тысячу извинений вашей светлости, что осмеливаюсь беспокоить вас, но господин обер-камер-юнкер Бирон домогается видеть вас по важному делу, – быстро проговорила гофмейстерина.

      Анна Иоанновна недовольно сдвинула брови; Бестужев закусил губу.

      – Что ему надо? – неудачно вырвалось у ее светлости.

      – Обер-камер-юнкер двора вашей светлости не считает меня в числе своих конфиденток и потому не поверяет мне сущности разговоров с вашей светлостью, – запутанным немецким периодом злобно-торжествующе ответила придворная герцогини Курляндской, а взгляд ее быстрых, острых глаз не сходил с задрапированной черной фигуры.

      – Так в чем же дело, ваша светлость? – встал Бестужев. – Если Бирону надо что-либо сообщить вашей светлости, пусть он войдет. Просите его, любезная баронесса! – властно отдал он приказ гофмейстерине, захудалой вдове одного из митавских баронов.

      Через секунду в гостиную вошел среднего роста, склонный к полноте человек в придворном мундире. Его лицо нельзя было назвать красивым, за исключением глаз, в которых сверкали какая-то скрытая внутренняя сила и, главное, поразительная самоуверенность.

      Его движения были ловки, смелы, едва ли не повелительны. Несмотря на то, что в нем не виднелось ни йоты аристократизма, «породы», он как-то невольно привлекал к себе внимание.

      – Очевидно, произошло что-либо чрезвычайно важное, любезный Бирон, если вы дерзнули утруждать ее светлость в такой неурочный час? – Бестужев выпрямился во весь рост перед