Герцогиня и «конюх». Роман Антропов

насмешливо улыбнулся:

      – Вы правы, Петр Михайлович, но вы только одно упустили из виду: нельзя в одно и то же время быть и строгим резидентом-дипломатом, свято отстаивающим интересы русского двора, и обер-гофмаршалом вдовствующей герцогини, изнывающей по отсутствии постоянного супруга.

      Слова «постоянного супруга» Бирон резко подчеркнул и насмешливо поглядел на своего покровителя.

      «Ого! Этот «конюх» действительно зазнался», – подумал Бестужев.

      А «конюх» невозмутимо продолжал:

      – Слушайте меня внимательно, Петр Михайлович. Да будет вам известно, что все «митавское действо» известно мне досконально, до последнего шнура на запечатанных конвертах курьеров.

      – В самом деле, мой милый? – насмешливо бросил Бестужев, изменяясь помимо своей воли в лице.

      – Да, да, уверяю вас, ваше превосходительство!

      – Виноват, Эрнст Иванович, – вдруг круто перебил Бирона Бестужев. – Ответьте мне только на один вопрос с той откровенностью, на какую я, кажется, имею право: вы-то, вы почему так близко интересуетесь и принимаете к сердцу это «курляндское дело»?

      На секунду в кабинете воцарилось молчание.

      – Хорошо, я вам отвечу прямо и откровенно, – произнес наконец Бирон. – Я потому против всего этого, что не хочу никому – понимаете, никому! – отдать Анну.

      Это признание было до такой степени неожиданным и дико-странным, что Бестужев буквально замер в немом изумлении.

      – Что? Что вы сказали, Бирон? – не веря своим ушам, пролепетал пораженный резидент. – Вы здоровы? В своем уме?

      Бирон расхохотался:

      – Совершенно здоров! А если бы и был болен, то во всяком случае не обратился бы к тому доктору, которого вы изволили вчера привести к ее светлости. Я ведь знаю, что это за лечитель телесных недугов, ха-ха-ха! С ним я сведу счеты, будьте уверены!..

      – Ах, вы знаете? Это делает честь вашей проницательности и исключает всякую возможность сведения между вами каких-либо счетов, – пробормотал совсем сбитый с толку Бестужев.

      – Это почему же? – надменно выпрямился «конюх». – Не потому ли, что он – не то граф, не то принц? Но, дорогой Петр Михайлович, не забывайте, что этот граф-принц не настоящей крови и что таких господ величают…

      Резкое, отвратительное слово прозвучало в кабинете русского вельможи.

      – Вы забываетесь, Бирон! – вспыхнул Бестужев. – Всему есть предел.

      – Совершенно верно, ваше превосходительство, – невозмутимо продолжал Бирон. – И первое, чему должен быть положен немедленно предел, – это неуместному и чрезмерному ликованию Митавы по поводу кукольного избрания этого авантюриста Морица герцогом. Смотрите, Петр Михайлович, как бы для вас это не явилось равносильным смертному приговору.

      – Как так? – привскочил на кресле Бестужев.

      – Очень просто. В то время как в Митаве происходит ликование, возжигаются иллюминации, к Митаве приближаются два неожиданных гостя. Из Варшавы едет Василий Лукич Долгорукий, а к курляндской границе подъезжает сам светлейший Александр Данилович Меншиков.