Лёд. Владимир Сорокин

пояс халата. Повела плечами. Халат соскользнул с ее голого тела. Парваз сдернул с ее головы полотенце:

      – Садись.

      Она встала. Перестала всхлипывать. Подошла к бутылке. Примерилась. Стала садиться влагалищем на бутылку.

      – Нэ пиздой! Жопой садысь! Пиздой ты на меня работать будэшь!

      Все молча смотрели.

      Николаева села на бутылку анусом. Балансировала.

      – Сидеть! – прикрикнул Парваз.

      Она села свободней. Вскрикнула. Оперлась руками о пол.

      – Бэз рук, пизда! Бэз рук! – Парваз ударил ногой по ее руке. И резко нажал на плечи:

      – Си-дэ-ть!

      Николаева закричала.

      Мохо

      19.22.

      Тверская улица, дом 6

      Темно-синий «Пежо-607» въехал во двор. Остановился.

      Боренбойм сидел с газетой на заднем сиденье: 44 года, среднего роста, лысоватый, блондин, умное лицо, голубые глаза, узкие очки в золотой оправе, темно-зеленая тройка. Дочитал. Кинул на переднее сиденье. Взял узкий черный портфель.

      – Завтра полдесятого.

      – Хорошо, – кивнул шофер: 52 года, продолговатая голова, пепельные волосы, большой нос, большие губы, коричневая куртка, голубая водолазка.

      Боренбойм вышел. Направился к подъезду № 2. В кармане у него зазвонил мобильный. Он вынул его. Остановился. Приложил к уху:

      – Да. Ну? Так уже ж договорились. В девять, там. Не, давай наверху, там кухня лучше, и потише. Чего? А чего он мне в контору не позвонил? А? Леш, ну что за разговоры… испорченный телефон какой-то! Как я могу заочно давать советы? Пусть приедет нормально. Вообще по облигациям сейчас – порядок полный, они пухнут уже второй месяц, там предмета для разговора нет. А? Давай. Все… Да, Леш, ты про Володьку слышал? Там ночью экскаватор подогнали и два банкомата ковшом вырыли. Да! Мне Савва рассказал. Ты расспроси, он знает подробности. Вот такие сибирские помидоры. Ну, все.

      Боренбойм вошел в подъезд.

      Кивнул вахтерше: 66 лет, худощавая, парик, очки, серо-розовая кофта, коричневая юбка, валенки.

      Он сел в лифт. Поднялся на третий этаж. Вышел. Достал ключи. Стал отпирать дверь.

      Вдруг ему в спину что-то уперлось. Он стал оборачиваться. Но кто-то сильно схватил его за левое плечо:

      – Не оглядываться. Смотреть вперед.

      Боренбойм посмотрел на свою дверь. Она была стальной. Окрашенной серым.

      – Открывай, – приказал низкий мужской голос. Боренбойм дважды повернул ключ.

      – Входи. Дернешься – кладу на месте.

      Боренбойм не двигался. В щеку ему уперся торец пистолетного глушителя. Он пах ружейным маслом.

      – Не понял? До одного считаю.

      Боренбойм толкнул дверь рукой. Вошел в темную прихожую.

      Рука в коричневой перчатке вынула ключ из двери. Мужчина вошел вслед за Боренбоймом. И сразу закрыл за собой дверь.

      – Свет включи, – приказал он.

      Боренбойм нащупал широкую клавишу выключателя. Нажал. Сразу вспыхнул свет во всей пятикомнатной квартире. И зазвучала музыка: Леонард Коэн, «Сюзанн».

      – На колени. – Мужчина ткнул Боренбойма пистолетом между