Лёд. Владимир Сорокин

положить руку тебе на грудь?

      – Зачем? – спросил Боренбойм.

      – Чтобы поговорить с твоим сердцем.

      Боренбойм вышел из ванны. Взял полотенце. Протер очки. Стал вытираться. Поморщился от боли.

      – Значит, быки снаружи. Ясно.

      – Снаружи? – Экос погладила свое плечо. – Там тоже нет быков. Там только березы.

      – И снег. Но он уже плохой, – добавила девочка.

      Боренбойм угрюмо покосился на нее. Обвязал свой худощавый торс полотенцем:

      – Где моя одежда?

      – В спальне.

      Он вышел из ванной комнаты. Оказался в просторном многокомнатном помещении. Богато обставленном: ковры, дорогая мебель, хрустальные люстры, картины старых мастеров. Тихо звучала музыка Моцарта.

      Он подошел к окну. Отвел штору зеленого бархата. Глянул: ночной березовый лес, белеющие в полутьме остатки снега. Где-то далеко лаяла собака.

      – Что жилаете випить? – раздался женский голос с акцентом.

      Он обернулся.

      Поодаль стояла таиландка: 42 года, невысокая, некрасивая, полноватая, серый спортивный костюм, синие с блестками шлепанцы на смуглых босых ногах с лиловым педикюром.

      – Где спальня? – Боренбойм брезгливо покосился на ее ноги.

      – А вот издес. – Она повернулась. Пошла.

      Он двинулся за ней.

      Подвела. Показала морщинистой рукой.

      Спальня была небольшой: по стенам индийская льняная ткань с желто-зеленым орнаментом, зеркало с подзеркальным столиком, индийский парчовый пуф, две большие бронзовые вазы по углам, двуспальная кровать под индийским покрывалом. На кровати – аккуратной стопкой одежда Боренбойма.

      Он подошел. Взял. Проверил карманы: бумажник, ключи. Мобильный остался в портфеле.

      Он надел трусы. Брюки. Вместо разорванной майки была новая.

      – Оперативные… – усмехнулся он.

      Надел майку, рубашку, жилетку. Стал завязывать галстук.

      – Можно, я поговорю с твоим сердцем? – раздался голос девочки.

      Он оглянулся: голая Ип стояла в двери спальни. На детском теле ее блестели капельки воды. Покончив с галстуком, он надел ботинки, пиджак. Застегнул две нижние пуговицы на пиджаке. Покосился на себя в зеркало. Вышел из спальни, задев мокрое плечо Ип.

      – Что жилаете випить? – Таиландка стояла посередине гостиной.

      – Випить, – скривил он губы. – Осинового сока нет?

      – И что? – не поняла она.

      – Осинового сока. Или березового молока, на худой конец?

      – Бе-резо-ва? – наморщила она маленький лоб.

      – Ааа… – обреченно махнул рукой Боренбойм. – Где выход?

      – А вот издес, – послушно двинулась она.

      Прошла в прихожую. Открыла белую дверь в тамбур. Надела прямо на шлепанцы большие валенки с галошами. Накинула серый пуховый платок. Открыла толстую входную дверь. Сошла вниз по мраморным ступеням.

      Боренбойм вышел из дома. Двор и сам дом были подсвечены. Березовый лес густо стоял на участке.

      Служанка шла по широкой асфальтированной дороге. К стальным