Архангелы Сталина. Сергей Шкенёв

среди новоявленных поклонников. Ладно еще верный такс, отожравшийся до состояния кабачка, с трудом запрыгнул на диван и лег, положив голову на лапы. А мне опять вручили гитару и попросили спеть. Что им теперь? Разве что вот эту, любимую, из Сергея Трофимова:

      Мы дети любви, пропавшие где-то

      В дебрях славянских болот.

      С крестом на груди.

      С повадками зверя

      И дерзостью бешеных псов.

      Опричник и вор,

      Святой да охальник,

      Учитель и пьяный палач.

      Трех коней

      Гоним по лесу вскачь.

      Ага, вижу, многие заерзали на месте. Парторг с красной рожей что-то пристально на полу разглядывает. Нравится, ядрена кочерыжка? Ну, сами напросились.

      Мы верим в Христа,

      В счастливое завтра,

      И в лешего с Бабой-ягой.

      Жалеем слонов

      С далекой Суматры

      И ближних пинаем ногой.

      Мы терпим нужду.

      Томимся богатством

      И ищем потерянный след

      В ту страну, где не бывает бед.

      Зашевелились, толстожопые? Припев нужен?

      Там-там-там – вечное лето.

      Там-там-там – вечная жизнь.

      Там Господь каждому даст конфету

      И позовет в свой коммунизм.

      Белецкого сейчас кондрашка хватит. А сам виноват, сидел бы в своей каюте, патефон бы слушал. И вся кают-компания затаила дыхание, только известный вольнодумец Лаврентий, скромно сидя в уголке, показывал оттопыренный большой палец в одобрительном жесте. А струны уже сами звенели:

      Мы ценим других,

      Читая некролог

      У серой могильной плиты.

      И топчем живых,

      Мол, век наш недолог,

      На всех не найдешь доброты.

      Закончил песню в абсолютной, чуть ли не космической тишине. Из неловкого положения собравшихся выручил Кренкель, неожиданно появившись в дверях.

      – Гавриил Родионович, вас товарищ Раевский в радиорубку просит.

      Провожал меня дружный вздох облегчения.

      Изя сидел перед радиоприемником, руками вжимая в голову наушники. Наш приход не заставил его обернуться. Вот еще один радиолюбитель нашелся. Неужели это так заразно? Наконец он обернулся.

      – Гиви, есть контакт.

      – Сам ешь свой контакт.

      – Говорю, связь установлена, – почти проорал Изя мне в лицо. – Только не слышно ни хрена. Но голос знакомый.

      – Дай сюда! – Я отобрал наушники и столкнул напарника со стула. В эфире сквозь шумы и треск, на пределе слышимости доносился забиваемый чужой морзянкой голос. – Изя, дай карандаш и бумагу.

      Напряженно вслушиваясь, я начал записывать обрывки слов…обуй… Опять треск…мизер… тур… Какой-то свист.

      – Какой мизер? – возмутился Изя. – Кого обуть? Они что, в преферанс пулю расписывают?

      – Заткнись! – И я продолжил записывать.

      Так, опять свист…обле… джем… обуй… пытай… на связь… повой… лай…

      – Нет, Гиви, они издеваются? – кипел товарищ