Архангелы Сталина. Сергей Шкенёв

от зависти посыпал себе голову пеплом, который стучался в его сердце. Так давайте же попросим…

      Под вежливыми аплодисментами Гиви сдался. Он взял гитару в руки и подкрутил колки, настраивая семиструнку на привычный ему шестиструнный лад. И, присев на диван, взял несколько аккордов.

      – Это не «Каховка», – удивился парторг Белецкий.

      Гиви в ответ грустно улыбнулся и запел:

      Капитана в тот день

      Называли на «ты».

      Шкипер с юнгой сравнялись в талантах.

      Распрямляя хребты

      И срывая бинты,

      Бесновались матросы на вантах.

      Мертвая тишина стояла в кают-компании. Слушатели только изумленно переводили взгляд то друг на друга, то на исполнителя. Видно, что такого они не ожидали. А Гиви все продолжал со знакомой хрипотцой в голосе:

      Киль как старый неровный

      Гитаровый гриф.

      Это брюхо вспорол мне

      Коралловый риф.

      Я смотрел на зрителей. Капитан Воронин сидел с распахнутыми глазами и беззвучно шевелил губами, видимо, пытаясь запомнить понравившиеся строчки. Корреспондент газеты «Известия», вытирая выступившие слезы, что-то стенографировал в блокноте. Шмидт вообще уставился в одну точку и в задумчивости трепал бороду.

      Гиви закончил выступление и вернул гитару на место.

      – Это ваше, Гавриил Родионович? – спросил Шмидт.

      – Нет, Отто Юльевич, не мое. Эту песню написал один мой друг, к сожалению слишком рано умерший.

      Пользуясь тем, что на диванчике мы были только вдвоем, я упрекнул Гиви шепотом:

      – Сдурел? Надо было в своем авторстве признаваться. Всенародная известность, сталинская премия и все такое… Капусты бы срубили на халяву. Чего опять в ухо-то? Что я такого предложил?

      От немедленной расправы путем бития в многострадальное ухо меня спас появившийся в кают-компании Кренкель, отсутствовавший на собрании по причине вахты. Он издалека, с самым заговорщицким видом начал подавать мне таинственные знаки, сразу расшифрованные бдительным Гиви.

      – Только попробуйте коньяк у меня спереть…

      – И в мыслях не было. – я сделал честное лицо. На самом деле, зачем пробовать, когда две бутылки сегодня утром поменяли своего хозяина и местожительство. Одна пойдет Решетникову, а вторая – на обмытие в случае удачной попытки.

      Я оставил Гавриила купаться в лучах чужой славы и вслед за радистом покинул общество ценителей искусства, предпочтя им более прозаичного технаря Теодорыча. Слава, она что? Сегодня есть, а завтра взошел новый кумир на небосклоне, и вот сидишь ты в одиночестве, уныло взирая на оклеенные собственными афишами стены.

      В радиорубке Кренкель с гордостью вытащил из-за пазухи газетный сверток.

      – Вот. Только подходящего сухого дерева не нашлось, – пояснил он. – Так боцман на радостях, что Тихвинскую вернули, весло от баркаса подарил. А чего? Там лопасти широкие.

      Я развернул газету. Батюшки! Шеф, как живой. И лысина так же розово поблескивает. Определенно, этот Решетников большой талант. Как