Заповедник для академиков. Кир Булычев

же видите, что Лида совсем замерзла.

      – Это дело поправимое, – сказал чекист. Лидочка не сразу поняла, что он делает – только когда Ванюша заскулил из-за того, что не додумался до такой простой мужской жертвы, – только тогда Лидочка обернулась, – но было поздно. Алмазов уже снял свою мягкую, на меховой подкладке, кожаную куртку – внешне комиссарскую, как ходили чекисты в гражданскую, но на самом деле иную – мягкую, уютную, теплую и пахнущую редким теперь мужским одеколоном.

      Куртка улеглась на плечах Лидочки и обняла ее так ловко, что попытка плечами, руками избавиться от нее ни к чему не привела, хотя бы потому, что Алмазов сильными ладонями сжал предплечья Лиды. Лида вырвалась и пробежала несколько шагов, потом сорвала с себя куртку, обернулась и протянула ее перед собой, как щит, подбегавшему Алмазову.

      – Большое спасибо, – сказала она. – Мне уже не холодно.

      – Отлично, – сказал Алмазов, который умел не настаивать в тех случаях, когда настойчивость ничего ему не обещала, – я постарался лишь загладить тот грех, который я совершил на дороге. – В темноте жемчужными фонариками светились его зубы и белки глаз.

      Лида сделала шаг в сторону на край дорожки и таким образом оказалась отрезанной от Алмазова и Мати Ванюшей Окрошко, который не успел толком разобраться, что же произошло, и со значительным припозданием спросил:

      – Вам мое пальто дать?

      – Зачем, на мне же уже есть пальто.

      – А куртку надевали, – сказал Ванюша с обидой, и всем стало смешно.

      Когда они миновали перекресток: справа – погреб, слева вниз – дорога к пруду, Лидочка увидела, что к пруду, опираясь на палку, спускается Александрийский.

      – Спасибо, – сказала Лида быстро. – До свидания. Спокойной ночи.

      Последние слова она произнесла на бегу.

      – Вы куда? – закричал Ванюша.

      – Она лучше вас знает куда, – услышала Лидочка голос Мати. Видно, тот удержал аспиранта, потому что Лиду никто не преследовал.

      Александрийский услышал ее быстрые шаги и остановился.

      – Павел Андреевич, это я, – сообщила Лидочка на бегу.

      – Вижу, – сказал тот. – На вышку бегали?

      – Там неинтересно, – сказала Лидочка, поравнявшись с Александрийским. – Просто далекое зарево.

      – Когда-то я поднимался туда. Но только днем и в хорошую погоду. Но мне кажется, что если вам хочется полюбоваться Москвой, то лучше это сделать с Воробьевых гор. Недаром Герцен с Огаревым клялись там.

      – Клялись?

      – Утверждают, что там они решили посвятить себя борьбе за народное счастье. Разве вы этого не изучали в школе?

      – Нет.

      – Простите, но сколько же вам лет?

      Лидочка сказала:

      – Двадцать один.

      – Значит, вы должны были подвергнуться индоктринации в школе и узнать, что вместо еврея Иисуса вы должны почитать еврея Карла.

      – Какого Карла?

      – Вы меня поражаете – я имею в виду основоположника учения, именуемого марксизмом по имени Карла Маркса.

      – Я не привыкла, что он Карл, – сказала Лидочка, – я привыкла,