Адмирал Ушаков. Леонтий Раковский

много построено новых домов!

      Цел ли домик под березой?

      Ушаков невольно ускорил шаг. Береза видна. И домик целехонек! Федор Федорович взошел на знакомое крылечко. Дверь в сени стояла открытой. Он шагнул дальше и постучал в комнату налево.

      – Входите! – раздался голос Настасьи Никитишны.

      Ушаков раскрыл дверь и остановился на пороге: за столом, перебирая грибы, сидели совершенно седая Настасья Никитишна и Любушка.

      Тогда, десять лет назад, он оставил Любушку на пристани в Воронеже тоненькой шестнадцатилетней девушкой, а теперь перед ним была молодая женщина. Ее голубые глаза смотрели по-иному, но ослепительная, все озаряющая улыбка была все та же.

      Любушка, не стесняясь тетушки, кинулась к Ушакову. Плача и смеясь, она обняла его, прижалась к его белому парадному мундиру. А он стоял, несколько ошеломленный, с чемоданом в одной руке.

      Еще минуту назад Ушаков думал, что никогда не сможет простить ей измену, забыть огорчение, которое она причинила ему. Но вот она рядом – и он уже забыл обо всех обидах.

      Оказалось, что его письма она не получила. Ждала и тосковала. А тут вернулся из Азова Метакса, стал ухаживать за ней.

      Мать уговаривала Любушку выйти замуж за подрядчика: человек он солидный, с положением, не то что мальчишка-лейтенант.

      «Да и где этот твой Федя? Думаешь, он помнит о тебе? Если бы помнил, давно отозвался бы, а то вот прошло три года, а от него ни словечка. Стало быть, не хочет. Нашлась у него другая невеста: этого цвету – по всему свету!» – нашептывала дочери Марья Никитишна.

      – А Метакса пристал ко мне, – продолжала рассказывать Ушакову Любушка, – как с ножом к горлу: выходи замуж. Я говорю: ты мне не люб. А он смеется: стерпится-слюбится! Тяжело было, обидно, что от тебя – ни словечка. И как-то стало все безразлично… Надоели они оба с уговорами. Я взяла да сдуру, чтобы только отвязаться, и вышла замуж… Думала: вся моя любовь к тебе угасла. А вот прошло столько лет и оказалось: люблю я только тебя одного! – говорила Любушка, обнимая его.

      – Так кажется. Увидала меня, и в эту минуту действительно любишь, а с глаз долой – из сердца вон! – заметил Ушаков.

      – Как тебе не стыдно, Феденька! Да я бросила семью, сына, прилетела сюда, за тридевять земель, чтобы хоть разок посмотреть на тебя!..

      В Любушкиных глазах сияло такое искреннее чувство, что Ушаков больше ничего не сказал.

      – Ну, верю, верю!.. Значит, не спросясь уехала в Петербург? А с кем же сын?

      – Я сказала мужу, что еду в Петербург. А сына оставила с бабушкой.

      – А как же ты думала разыскать меня?

      – У тетушки есть знакомый канцелярист в Адмиралтейств-коллегии. Через него мы узнали, что ты назначен на императрицыну яхту. Я радовалась за тебя…

      – Печалиться надо было, а не радоваться, – усмехнулся Ушаков.

      – Радовалась и ревновала!

      – А ревновала-то к кому же? К императрице, что ли?

      – К фрейлинам!

      – К фрейлинам? Да им по сту годов каждой. Беззубые…

      – Почему такие старые?

      – Императрице