Полет сокола. Уилбур Смит

для гостей. В сундуке лежал офицерский кольт, заряженный и готовый к бою. Держа его под полой сюртука, Зуга вернулся, незаметно сунул револьвер в седельную сумку и вскочил на лошадь.

      Он знал, что обязан любой ценой заполучить карту Харкнесса, но боялся думать, какой может оказаться эта цена. Дав скакуну несколько минут передохнуть на перевале, Зуга хлестнул его и понесся вниз по склону.

      Дух запустения, витавший над домом с камышовой крышей в роще железных деревьев, казалось, стал еще гуще. Жилище выглядело заброшенным, безмолвным и мрачным. Зуга спешился, перекинул поводья через ветку дерева и нагнулся, чтобы ослабить подпругу. Украдкой расстегнув пряжку седельной сумки, он сунул кольт за пояс и одернул сюртук.

      Огромный риджбек поднялся из тени у веранды и вышел навстречу Зуге. Пес не выказывал никаких признаков былой ярости, скорее наоборот, выглядел подавленным, его хвост и уши поникли. Риджбек узнал гостя и тихо заскулил.

      Майор поднялся на веранду и постучался. Удары эхом разнеслись по дому. Пес, наклонив голову, с надеждой смотрел на дверь, но в старом доме вновь воцарилась тишина.

      Зуга постучал в дверь дважды, нажал на ручку. Дверь была заперта. Он нажал плечом, но тяжелая дверь в прочной раме не поддалась. Молодой человек соскочил с веранды и обошел вокруг дома, щурясь от яркого света, отражавшегося от беленых стен. Окна были закрыты ставнями.

      На другой стороне двора стояла старая хижина для рабов, в которой жил слуга Харкнесса. Зуга громко позвал его, но ответа не услышал. Похоже, слуга отлучился, и пепел в очаге давно остыл. Зуга обошел дом и остановился у запертой кухонной двери. Без карты уехать нельзя, надо хотя бы сделать копию. Харкнесса нет дома, а до отъезда осталось совсем ничего.

      В углу веранды валялись поломанные и ржавые садовые инструменты. Зуга взял ручную косу и осторожно просунул тонкий кончик лезвия в щель между дверью и косяком. Дряхлый замок послушно щелкнул, и майор толкнул дверь. Несколько секунд он вглядывался внутрь, потом набрал в грудь воздуха и решительно ступил в полумрак.

      В центральное помещение вел длинный коридор с рядом дверей. В одной из комнат стояла огромная кровать с пологом на четырех столбах. Занавески были раскрыты, постель в беспорядке.

      Зуга торопливо прошел в парадный зал и остановился на пороге, давая глазам привыкнуть к темноте. Послышалось тихое жужжание, как от пчел в улье. Звук тревожил, вселял ужас, по коже побежали мурашки.

      – Мистер Харкнесс! – хрипло позвал Зуга, и жужжание усилилось.

      Что-то ударило о щеку. С дрожью отвращения он отмахнулся и, спотыкаясь, подбежал к ближайшему окну, дрожащими руками отпер ставни, и поток солнечного света хлынул в комнату.

      Томас Харкнесс сидел за захламленным столом в кресле с резной гнутой спинкой и бесстрастно глядел на гостя.

      Мухи облепили его тело, огромные сине-зеленые мухи с металлическим отливом, – с ликующим гудением они копошились в глубокой темной ране на груди старика. Белоснежная