Женская верность. Татьяна Петровна Буденкова

Ноги подкосились. Тяжёлое предчувствие навалилось на плечи чёрным мохнатым комом. Он медленно опустился на ступеньки крыльца, прислушиваясь в тщетной надежде услышать детский топоток или смех, или хотя бы плач, но в доме стояла тишина.

      Тимофей поднялся, одёрнул гимнастёрку, двумя руками поправил пилотку и открыл дверь.

      В переднем углу возле иконы горела лампада. На дощатом столе стоял гранёный стакан воды, прикрытый ломтиком хлеба. Лёгкий запах ладана кружил в избе, выбиваясь наружу. Этот едва уловимый запах и придавил его к ступеням крыльца. Рядом со столом на табурете сидела маленькая, сгорбленная фигура. На скрипнувшую дверь она повернулась, подняла голову, и Тимофей увидел бледное, без единой кровинки лицо. В сумраке комнаты глаза казались синими до черноты. Чёрная юбка складками стекала на земляной пол, тёмный платок, обрамлявший это лицо, завершал картину. Лицо дрогнуло, исказилось, и слёзы одна за другой покатились по щекам, догоняя друг друга и солёными каплями падая с подбородка.

      Тимофей гладил её голову, плечи и чувствовал, как бьётся под руками в беззвучных рыданиях самое дорогое и теперь единственное существо. Ком сдавил горло.

      Разделённое горе легче. Оно никуда не делось, но жизнь продолжалась. Окинув мужа взглядом, Акулина увидела покрытое слоем дорожной пыли лицо. Значит, пешком не один десяток вёрст отмахал. Да и котомки за плечами не было.

      – Счас, печь затоплю, воды в чугуне согрею – умоешься. А уж баню завтра истопим. Тебе назад-то когда?

      – Я свою пайку старшине отдал. Так он меня на эти дни прикрыл. Будто у него на работах я. Так что с рассветом назад. Только… – язык не поворачивался сказать, что вот только на могилку к дочери сходит.

      – Ну что ж, с утра и сходим. Может, что по-своему поправишь.

      Акулина смотрела на мужа и понимала, что ни вчера, ни сегодня маковой росинки у него во рту не было. Пайку отдал старшине, а деньги откуда у солдата? И этот покрытый дорожной пылью, пропахший солдатским потом, голодный и предельно уставший человек – её защита, её надежда, её жизнь и любовь.

      Она засуетилась у стола. Поставила чугунок с картошкой в мундире, в чашку положила квашеной капусты, солёных огурцов, развернула белёное холстяное полотенце, вышитое по краям красным и чёрным крестом, отрезала от каравая пласт хлеба.

      От одного вида еды у Тимофея в животе громко заурчало. Голод с новой силой напомнил о себе. Однако он поднялся с лавки и попросил: «Слей на руки».

      Акулина перекинула через плечо полотенце, опустила в ведро ковш, и они вышли во двор. Холодная вода смывала дорожную пыль, принося облегчение душе и телу. Боль утраты смешивалась с ощущением домашнего тепла и заботы.

      Акулина собрала его вещи.

      – Ha-ко вот портки чистые, казённую одёжу в порядок произведу. Больно грязна. А то до завтра не успеет высохнуть.

      – Ты-то вечерять будешь? – Тимофею жаль было терять каждую минуту. И Акулина так же дорожила этим временем.

      – Я в доме простирну, покель ты ешь.

      Вернулось стадо. Акулина подоила корову,