Турбулентность. Дэвид Солой

Марьяма? – спросил шейх, не церемонясь.

      – Нет, сэр, – сказал Мухаммед.

      – Что тогда?

      Пробка рассосалась, и Мухаммед сосредоточился на объезде большой выбоины, чтобы не отвечать.

      По дороге шли босиком люди. Они возникали из темноты в тусклом, затененном свете под одним из фонарей, а затем снова исчезали в темноте.

      Когда свет упал на машину, Шейх расправил ткань брюк, пытаясь рассмотреть пятно от колы.

      Да, вот что такое сильная турбулентность. Она длилась порядка десяти минут, то есть, другими словами, целую вечность. Шейху было страшно. Когда турбулентность, наконец, прекратилась и повисла жутковатая тишина, он встретился взглядом с женщиной, сидевшей рядом. Она была англичанкой, эта женщина, лет семидесяти с чем-то. Все, что он отметил в ней на тот момент, – это ее особую английскую сдержанность, то, как она почти не замечала его.

      Он промакивал салфеткой колени, куда пролилась кола.

      Ничего не говоря, женщина достала из сумочки бумажные салфетки и протянула ему.

      После этого они немного поговорили. Он спросил, зачем она летит в Мадрид, и она сказала, что живет в Испании. Она объяснила, что в Лондоне навещала сына. И добавила, убирая откидной столик, что он нездоров. И по тому, как она это сказала, с озабоченным и несчастным видом, убирая столик, он заподозрил, что это могло быть что-то серьезное.

      – Надеюсь, ничего серьезного? – спросил он.

      – О, это довольно серьезно, – сказала она, не пытаясь скрытничать.

      Он держал влажные салфетки, не зная, что с ними делать.

      – Мне жаль это слышать, – сказал он.

      Когда она спросила, есть ли у него дети, он ответил, стараясь не выглядеть слишком самодовольным.

      – Да, – сказал он. – У меня два сына.

      И в итоге показал ей фотографии на телефоне – должно быть, она сама попросила. Он листал их, держа экран так, чтобы ей было видно.

      – Это Амаду, – сказал он.

      И показал фото старшего сына, в рубашке футбольного клуба «Манчестер-сити», стоявшего за рулем мопеда, который он так любил.

      – А это, – сказал он, пролистав несколько снимков, – Дидье. Младший.

      Не в силах сдержать отцовскую гордость, он сказал ей, что Амаду надеется поступить в университет во Франции. И женщина сказала:

      – Уверена, он туда отлично впишется.

      – Иншаллах [3], – пробормотал шейх благочестиво, убирая телефон во внутренний карман пиджака.

      Затем он заметил, что женщине, похоже, нехорошо. Она вдруг сильно побледнела, и ее взгляд затуманился. Он спросил ее, в порядке ли она, но она как будто не понимала его. Тогда он пошел и сказал об этом стюардессе, спрашивавшей по громкой связи, есть ли в самолете врач. Врач был, женщина, испанка.

      Они снова попали в пробку, и вокруг них сгустился городской смог. В неверном искусственном свете вдоль дороги тянулись пальмы с побеленными снизу стволами.

      Он впервые увидел глаза Мухаммеда в зеркальце – они были покрасневшими, как будто он плакал.

      – В

3

На все воля Божья (араб.).