Токио. Андрей Минеев

бочек. А в землю под ними вкопаны гигантские емкости. Длинные ряды качелей.

      По краю вспаханной полосы артиллерийских складов наряд ходит. Вся гора изнутри напичкана боеприпасами. Низкие бараки без окон. С каждой площадки уходят высоко вверх шесты громоотводов. Сотни грузовиков выстроены с прицепами. Когда-то их новенькими пригнали с завода. У многих даже тысячи пробега нет. Так и стоят, и стоять будут. Самые ходовые вещи на них поменяны. Хотя по документам все бьет, выехать эта грозная сила не сможет. Злая мощь, нагруженная ящиками с фугасами, шрапнелью и минами. Рядом выложены гигантские массивы из деревянных зеленых стокилограммовых ящиков. В каждом таком ящике лежит один выстрел.

      Солдаты ломами и лопатами выкорчевывают снарядные ящики из мерзлой земли. Перекатывают и бросают с высоты.

      На огороде подсобного хозяйства жгут костер. Вдали, скользя и падая, трое солдат запряглись в лямку и тянут тяжелые сани по льду замерзшего пруда.

      – Что это они тащат? В гору не поднимут.

      – Как это не поднимут, товарищ лейтенант? – глядя на дорогу, криво улыбнулся боец со свежими швами на губах. – Это ведь слоны. А любой слон – это маленький волшебник!

      Караульные собаки в клетках захлебываются лаем. Прыгают и рвутся с цепей.

      – Это, товарищ лейтенант, Сапзалиев показал, какой он перец… – у него нитки торчат из губы, виден обломок переднего зуба. – Мне выезжать надо, а у меня в кузове бочка соляры лежит. Я по литру собирал, хотел себе на дембель гражданку купить. А ему настучали. Он меня у самых ворот останавливает: «Что в кузове?» – «Бочка». – «С чем?» – «Пустая». – «Поставь машину, иди за мной». Заходим в комнату наряда, он говорит: «Сейчас подъезжаешь к каптерке, сгружаешь бочку». Я говорю: «Я не буду. Вам надо, вы и сгружайте». Он табуретку схватил, я даже увернуться не успел… Товарищ лейтенант, я ее столько собирал. В каждом рейсе экономил. А тут отдай ему просто так. Чтобы он ее продал. Я ее лучше на землю вылью. Правильно, товарищ лейтенант?

      Громко играет блатная музыка. Руль обмотан синей изолентой. На панели, как и во всех машинах, нацарапано: «Помни, тебя ждут дома!»

      – С каждым годом дедовщина слабеет, товарищ лейтенант… – с сожалением сказал он.

      – По-твоему, это плохо?

      – А что хорошего?

      – Когда только пришел, также думал?

      – При чем тут, как я думал? Вот этот призыв вообще никто не гонял. Если бы их строили, как нас… Каждый день сладкий стол и все, как положено. Поэтому мы шаристые стали. И у нас никто на лыжи не вставал. А этот призыв не гонял никто. Им ничего не надо. Нас всех с машин поснимали, а сажать некого. Я вот гляжу, из них никто даже не стремится на машину сесть. А я у своего деда выкупал машину.

      У забора толкаются и борются даги, громко кричат на своем языке. В вязаных шапках, сверху которых небрежно одеты солдатские ушанки. В ватных штанах, рукавицах и валенках. С намотанными на лице шарфами, видны только черные глаза.

      – Товарищ лейтенант, до вас здесь лейтенант Никольский служил на вашей должности. Когда он увольнялся, ему такой