Городские смехи. Анастасия Цепринская-Цекавая

И он хитро подмигнул мне. – Не парься сама. И мне мозги не лечи. Все нормуль. Я отвечаю.

      Нам повезло. Никто нас не поймал и не оштрафовал. Нас ожидал приют в небольшом домишке вроде того, в котором справляли Новый Год. В холодильнике заботливо были припасены пельмени и пиво. Мы поужинали. Леха врубил футбол и разлегся на диване, даже не сняв кроссовки.

      – Леха, испачкаешь же диван, … – Но он посмотрел на меня так кисло, что я не договорила

      – Слушай, ну чо ты все лечишь меня. Ну ладно тебе. Ты лучше давай. Иди сюда. – Он взбил рукой соседнюю подушку.

      Я поняла намек и прилегла рядом, все же сняв туфли.

      – Эээх, продуют. Явно продуют, сказал он в середине матча. Можно и не досматривать. Да и поздно уже. Ну, давай. Ложиться пора. Как ты хочешь?

      – Что?

      – Ну, как будем? Ты сверху или я?

      – Я..эээ.. я не знаю. Не пробовала ещё так.

      Он вытаращил на меня глаза. – В смысле, «не пробовала так». Так все пробовали, а ты как тогда пробовала?

      Я растерялась и просто не знала, что говорить. Между тем, он уже разделся и залез под одеяло.

      – Может белье поменять, дом же не твой. Как же тогда мы… – Начала я, вспомнив Машкину историю с болячками.

      Тут он перебил меня,

      – Слушай, ты чо издеваешься, или реально тупишь? Ладно, давай просто спать. Ты реально утомила, и меня уже рубит с пива. Утром займемся. – Сказал он, зевая, и вырубил телик.

      Я выключила свет. На ощупь сняла джинсы, отогнула край одеяла и как была, в белье и бадлоне, аккуратно прилегла с краю. Чуть не скатываясь с края кровати. Чтоб как можно больше увеличить расстояние между нашими телами. Я уже ничего не хотела и думала только об одном – только бы он не стал пытаться пристать ко мне. Но он уже храпел во всю. А я так и лежала. Вглядываясь в темноту, замирая от каждого шороха за окном и чуть дыша. Лишь бы его ничего не разбудило и он проспал до утра. А утром я скажу как есть, что не умею. И попрошу его не трогать меня.

      Начинало рассветать, и как бы не была я взвинчена, усталость взяла свое. Я уснула. А проснулись мы не по своей воле. А от того, кто кто-то резко сдернул с нас одеяло и зло кричал:

      – Ну, ты вообще, без совести. Выпросить у Катьки ключи и на нашу дачу с девкой притащиться. Ну, ты парень не промах. Я и Катьке уши надеру, что в бордель дачу нашу превратила. И тебе, за то, что с моей дочкой так, сейчас устрою. Надо бы выкинуть все ваши шмотки, чтоб вы оба, в чем мать родила, по улице бегали. Пусть люди смотрят! – Пусть люди смотрят! – Надрывался отец этой самой Катьки. – Нет, Вы посмотрите на этого прохвоста. Развалился на моем диване, (……) – дальше следовал неповторимый матерный поток.

      И мы, как застигнутые врасплох воры, наскоро натягивая джинсы, не знали в какую сторону бежать, а он все крыл и крыл нас почем зря.

      – Знаешь, иногда, когда я вспоминаю эту свою молодость… Мне кажется, что это все было вообще не со мной. В другой жизни. Сейчас я бы никому не разрешила так вытирать об себя ноги. И хотя все это научило