Городские смехи. Анастасия Цепринская-Цекавая

остался последний заводной, полный дел и проблем рабочий день. А ранним утром этого самого дня в приоткрытую форточку окна первого этажа влетали крики со двора: «Пошли, паскуды, во дворец! Пошли, паскуды, во дворец!!!», – не унимался крикун. Я тяжело оторвала голову от подушки. Электронные часы показывали девять нуль-нуль. Постепенно отходя ото сна, я разобрала правильный контекст крика. – «Приём посуды во дворе!!!», – орал охрипший дворник.

      Так началось первое утро отпуска.

      Изначально отпуск был задуман как курортный, хотя начинался совсем не курортно, то есть не так, как хотелось бы. После бессонного утра, верхняя полка плацкарты у туалета в вечернем поезде, идущем в сторону Сочи, не обещала ночного отдыха. Но весь отпуск был впереди. Заряд позитива от этой мысли компенсировал нескончаемый поток людей, тянущихся в сторону выше указанного «важного» заведения (как только поезд тронулся с места), и бесцеремонно хлопающих дверью тамбура. В вагоне же постоянно, не взирая на ночное время, бубнили разговоры, кто-то слушал плеер без наушников, где-то плакал ребёнок, смех, шуршанье пакетов и снова хлопок двери тамбура замыкал этот нескончаемый круг жизнедеятельности человеческих организмов.

      Через два дня я уже стояла на привокзальной площади Туапсе, и таксисты наперебой предлагали свои услуги. Хотя в Питере на такой как я, не богато одетой, даже скромной на вид, никто не пытался бы сделать бизнес. Так же несколько навязчивых «предпринимателей» по сдаче лишних каморок в своих котеджиках подхватывали мои чемоданы, отчаянно жестикулировали, улыбались, и чуть ли не волокли меня к такси, чтобы я квартировалась именно у них.

      Под натиском самой настырной женщины, я согласилась ехать смотреть предлагаемую ею комнату. А первый взгляд всё было без изъянов и за допустимую плату. Надо было разместиться, разобрать вещи, но сначала я решила утолить голод. Ведь в поезде практически не кормили. Кроме чипсов, минералки и бутербродов с деликатесной рыбой второй свежести не было ничего. Да и цена была раза в три выше, чем в магазине для людей с земным достатком.

      Утренний курортный ветерок разносил по побережью ароматы близлежащих кафе. Это действительно был какой-то особенный ветерок, не сравнимый с ветром большого города. Пахло копчёным мясом, гарью, тушёными овощами, кофеем, сыростью и морской водой. И все эти запахи сливались в общее непередаваемое амбре. Одна кафешка показалась мне слегка надёжнее, чем остальные, в плане «не отравиться». Наконец-то и цена была приемлемая, памятуя поезд, и мест свободных хоть отбавляй.

      Толстая рябая продавщица за стеклянным прилавком приветливо улыбнулась мне: «Туристка? Не местная? Проходи, проходи! Не стесняйся!!!» Было ясно, что здесь, в глубинке, борются за каждого посетителя и за каждые десять рублей прибытка в кассу.

      Осмотрев ассортимент, я начала жалеть, что зашла. Пирожки, салаты, чебуреки, – все они были будто третьего дня, расставленные тут давным-давно за пыльным стеклом прилавка, что б он совсем не пустовал. Но продавщица с такой преданностью ловила каждый мой взгляд, бросаемый на тарелочки с предлагаемым, что мне стало как-то совестно и я попросила два чебурека с сыром. «С сыром только один», – словно обиделась продавщица, и, не дожидаясь ответа, предложила с мясом. Вот чего-чего, а мяса я бы совсем не рискнула тут брать, но она уже захватила здоровенными щипцами мясной чебурек, и я кивнула, опять-таки постеснявшись отказаться. На истёртую дощатую поверхность столика кассы, который был и подставкой для денег, за неимением специальной тарелочки, и местом выдачи еды, звякнуло блюдце. В этот момент мои чебуреки подогревались в микроволновке. И вот первый из них стартовал на это блюдце. Надтреснувший и подсохший не только от старости, но и от микроволновочного солярия, чебурек безвольно свесил свои края на дощатый прилавок. При виде этого в горле у меня встал ком, обещающий не впустить этот чебурек внутрь. Но продавщица, привычная к такой ситуации, ловким движением мясистого пальца подхватывала то один, то другой край чебурека и тромбовала в блюдце. Когда последний край был утромбован, она проделала тоже самое со вторым блюдцем и вторым, подоспевшим после разогревания, чебуреком. Выполнив всё должное, и, так сказать, закончив сервис, вся её фигура, действующая так слаженно, как бы расслабилась, она облокотилась локтями на всё тот же дощатый прилавок и медленно, вяло, словно не заинтересованно протянула: «С Ва-а-с 3 (Ии-дцат-ть) 7 (е-ем-мь) ру-б-ле-ейй». Подчёркивая каждое слово и всю сложность и важность подсчёта моего заказа. Хотя эти «С Ва-а-с», и особенно «37 рублей» были явной кульминацией всех её отлаженных действий, а может и кульминацией всего сегодняшнего торгового дня, тем более что чебуреки были последние.

      Я присела за столик. Выпила кофе, и голод отступил сам собой, хотя к чебурекам приступать я не пыталась. Вернее, голод был не такой сильный, как казалось раньше, чтобы их есть. «Интересно, если я оставлю их здесь нетронутыми на блюдце, продаст она потом их ещё кому-нибудь? А может их уже продавали?», – думала я, стараясь не смотреть на жалостливо скорченный чебурек с замятыми пальцем краями.

      Продавщица видимо что-то прикидывала, потому как она подсела ко мне и стала участливо расспрашивать,