Семейная хроника. Татьяна Аксакова-Сиверс

Из-за его плохой дикции я в ту пору не оценила стихов Александра Блока.

      У Сергея Аксакова было круглое лицо с тупым носом и очень маленьким ртом. Он отличался серьезностью, медлительностью и с важным видом говорил: «Мы очень древнего рода!» Ухаживая за Наташей Востряковой, он называл ее «Феей с Собачьей площадки» и на Новый 1908 год прислал ей странное поздравление. На визитной карточке своего деда, где было напечатано «Григорий Сергеевич Аксаков, Самарский губернатор», он зачеркнул тонким штрихом имя и добавил «внук его». На обратной стороне было новогоднее поздравление и стихи:

      Тронься, тронься, пробудись,

      Дивный мрамор, оживись!

      Образ сладостный, спеши

      Пламенеть огнем души!

      Кроме Аксаковых, Мазурина и Юры Морозова, к нашей компании принадлежал Коля Львов, сын Николая Николаевича Львова, члена Государственной Думы от Балашовского уезда и племянник упоминавшейся ранее Варвары Николаевны Бобринской («товарища Варвары»). Это был довольно высокий юноша с девичьим лицом и какими-то приторными манерами. Несмотря на то, что мать его была крестьянка (или как раз по этой причине), Коля был чрезвычайно аффектирован и совсем не прост. Он любил переводить на французский язык и по всякому поводу вспоминал son oncle Grabbe.

      Помню, как, танцуя со мной в первый раз, он задал мне вопрос: «Мадемуазель, вы любите хорошо воспитанных юношей?» – и тут же поскользнулся на полированных плитах Египетского вестибюля, через который мы проходили полонезом под музыку из «Жизни за царя», и чуть не увлек меня в своем падении. После этого танца он пожал мне руку и сказал: «Я надеюсь, что вы позволите мне называть вас Татьяна Александровна!» Я раскрыла глаза, так как не знала, что на это требуется особое разрешение.

      Несмотря на все его фокусы, Коля Львов мне очень нравился. Каждую субботу, сидя на низких диванах круглой Восточной комнаты, мы вели с ним долгие разговоры, сводившиеся к «переливанию из пустого в порожнее». Коля в шестнадцать лет изображал из себя пресыщенного жизнью денди, ищущего спасения в чистой любви, а я вела морализаторские речи.

      На Рождество Маргарита Кирилловна устроила для своих детей костюмированный бал. Я была одета китаянкой и имела забавный вид в расшитом золотом и яркими цветами кимоно. На высоко зачесанных волосах дребезжали приделанные к пружинкам серебряные украшения (все эти аксессуары были привезены Васей Оболенским, мужем маминой двоюродной сестры Наты, из Китая и одолжены мне по случаю маскарада). На Наташе был не очень удачный – домашнего изготовления – костюм средневековой дамы, и она была не в духе. Таня изображала онегинскую Ольгу. Юра Морозов нарядился очень декоративно – тирольцем. Младшие Морозовы, Леля и Мика, в этот день тоже выступили в свет: Леля в качестве боярышни, а Мика – Дмитрия Самозванца. Оба были очень хороши, но в центре внимания оставался сын художника Серова, превращенный своим отцом в патагонца. Татуированный, украшенный разноцветными перьями, увешанный