Сброд. Константин Квашин

Завтра, так завтра. Только, раз уж тебя сюда определили, то сегодняшний день у тебя не последний из тяжёлых. На, вот, укройся.

      Сказав это, он накинул на Духовлада часть мешковины, которой был укрыт сам.

      – Да не надо, спасибо – смутился Духовлад.

      – Укройся, укройся, – настоял Далибор – Не то под утро совсем околеешь.

      Духовлад всё же последовал совету, и натянул на себя, выделенную ему часть мешковины. Несмотря на невероятную усталость, от которой у него гудели руки и ноги, сон к нему никак не шёл. Его тревожили мысли, одна за другой возникающие в голове: вся арена теперь будет считать его трусом, Чернек на каждом углу будет рассказывать, будто так нагнал страху на Духовлада, что тот ночью сбежал из города. Но больше всего его беспокоило, что подумает о нём Военег. Каким позором он покроет своего наставника, не явившись на поединок. Всю ночь напролёт эти мысли терзали Духовлада, отгоняя сон. Заснуть он смог, только когда первые лучи солнца, ещё не показавшегося из-за горизонта, стали проникать в подвал свозь узенькое окошко под потолком.

      Проснулся Духовлад от противного, скрипучего голоса, разорвавшего тишину в тесном помещении:

      – Хватит дрыхнуть, лентяи, обоз сам по себе не соберётся!

      Открыв глаза, он увидел человека, которому принадлежал этот отвратительный голос. Это был безобразно толстый мужчина, около тридцати пяти лет от роду, с гладко выбритой головой и маленькой, козлиной бородкой. На нём была надета просторная льняная рубаха, вместо штанов – кожаная юбка по колено, а на ногах – кожаные рунейские сандалии. В руках он держал две пары кандалов, а его маленькие, «поросячьи» глазки злобно сверлили по очереди каждого из работников. За спиной толстяка, молча стоял внушительных размеров наёмник, разминавший кулаки в надежде, что кто-нибудь осмелится проявить непослушание. Теперь, когда утренний свет хоть как-то освещал подвал, с трудом прорываясь сквозь узкое, зарешёченное окошко, Духовлад мог рассмотреть присутствующих здесь людей. Кроме него, толстяка и наёмника, в подвале находились ещё четыре человека. Далибор, находившийся рядом с Духовладом (тот, который ночью пригласил его расположиться рядом, и поделился своей мешковиной), выглядел изнеможённым, но непокорным, из-под лобья зло глядя на толстяка. Судя по одежде и трусливым повадкам, остальные трое были из крестьян: двое тоже молодые, а третьему уже явно было за сорок. Эти, быстро и суетно покинули подвал, с готовностью выполняя распоряжение толстяка. Последний, проводив их злорадным, взглядом, повернулся к Далибору и, сделав саркастично-обрадованное выражение лица, заговорил так, будто только что его заметил:

      – Далиборушка, свет моей жизни! Как тебе спалось? Как твои ноженьки бархатные, подзажили? А я тебе твоё любимое украшение принёс – при последних словах, он поиграл кандалами в руке.

      Духовлад перевёл взгляд на босые ноги Далибора, и увидел страшные раны на щиколотках, взявшиеся свежей коркой, очевидное последствие ношения кандалов. Ничего не ответив толстяку, Далибор с угрюмым видом