Алый проток. Владислав Есман

не понятно. А ведь нужно еще где-то переночевать…

      Мобильный навигатор сошел с ума, он то показывал, что Лев находится в трёхстах километрах, то посередине соседней реки. Покровский попытался вручную найти свое примерное расположение, но навигатор не показывал ни одного населенного пункта… Интернет еле-еле прогрузил местность в режиме снимков со спутника и… бинго! В указанном Вирником квадрате видны были какие-то строения.

      Машина тронулась и помчалась по направлению к ближайшей деревне, указанной горе-участковым. Пейзаж представлял собой бескрайнее поле коричнево-зеленого месива из пыли, грунта, редких деревьев и кустарников. Автомобиль ехал по краю пригорка, с правой стороны от которого растянулся безумно красивый, живописный и бесконечно уходящий за горизонт лабиринт водных ходов, речек и протоков, разграниченных многочисленными островками деревьев, земли, травы, лилий и стен из высоких камышей.

      Покровский, увидев этот пейзаж, даже притормозил на секунду – полюбоваться.

      Не было никого, ни одной живой души или лодки! Единственными заметными путешественниками этого лабиринта были яркое отражение заходящего солнца, очертания которого расплывались в закатных облаках, и кружащие над водой птицы, пристально следящие, чтобы отражение солнца не вырвалось из оков лабиринта. Зазеркальное светило пыталось сбежать, уплыть, найти выход, но безуспешно. Оно страдало и билось об края лабиринта и очевидно делало это с такой силой, что в какой-то момент по протокам медленно потекла алая кровь, свидетельствующая о неминуемой скорой кончине… конце сегодняшнего дня.

      Зрелище это, как и любой живописный закат, было одновременно печальным и прекрасным. Оно, своего рода, лакмусовая бумажка. Опустив ее в человека или, наоборот, человека в нее, можно было определить, что у него на душе – радость или горе, веселье или уныние.

      Протерев платком неожиданно зачесавшиеся глаза и заметно зевнув, Покровский тронулся дальше, вспомнив, что происходящее знаменует собой не только скорую необходимость передвинуть пластиковый квадратик на убогом настенном календарике в офисе, но и банальную нужду где-то поспать.

      Попутных машин не было, как и людей. Хотя, судя по самой дороге, она была далеко не заброшена и по ней ежедневно проезжал не один транспорт. Наблюдая за окружающим пространством, Покровскому пришла в голову странная, на первый взгляд, мысль – с момента приезда в деревню он не заметил отвратительных признаков человеческой жизнедеятельности в виде валяющегося мусора, груд окурков, бутылок, пакетов и т. д. Лев, само собой, был в деревнях и ранее, правда располагавшихся недалеко от центра и не таких удаленных, но там ситуация была несколько иная. Конечно, в них не было гор неразлагающегося мусора и люди не выливали ведрами говно на улицу, как в средневековье, но такой идеальной чистоты, как здесь, он не видел нигде. Словно всего этого разноцветного пластика, сломанных игрушек, шелестящих оберток и полиэтилена в принципе не существовало. Но что это – последствие отсутствия