Мемуары рождённого в СССР. Правда, правда и ничего, кроме правды. Игорь Бухтин

майора Керимова, провёл нас в ленинскую комнату. В числе тех, кто пошёл смотреть телевизор, был и я. Через два часа заснул Мирошников Сашка, «любимец Дубяги». Дубяга любил над ним поиздеваться больше, чем над кем-нибудь другим. Естественно, замполит отправил, несмотря на наши протесты, всех нас в постель, а сам остался смотреть концерт дальше.

      Перед Новым годом мне дали задание написать ряд стихов в праздничную стенгазету, что я и сделал. Мои поэтические строчки появились в тот же день, когда получил задание. Вот одно из этих стихотворений:

      Вот вышка… От земли

      На три метра возвышается.

      На ней стоит часовой

      И на ветру шатается.

      В лицо упрямый снег летит,

      Просвета нету никакого.

      Стрелка к двенадцати бежит

      На наручных часах часового.

      После того, как вывесили стенгазету, около неё собрались солдаты и сержанты роты. Естественно, все узнали почерк, хотя стихи и не были подписаны.

      Прошло недели две после праздника и вдруг меня вызвал майор Керимов. Я, значит, захожу к нему:

      – Товарищ майор! Разрешите войти?

      – Входите. Знаете, зачем я вас вызвал к себе?

      – Никак нет!

      – Так, я решил дать распоряжение, чтобы капитан Нефёдов перевёл вас из первого взвода в хозяйственное отделение. Вы будете стажироваться на радиостанции. Согласны, товарищ солдат, нести службу там, куда я вас направляю?

      – Так точно, – сказал я, немного подумав.

      – Ну, вот и ладно. Вы свободны, можете идти.

      – Есть!

      Я вышел от начальника штаба и тут же попал в окружение своих товарищей. Все были заинтересованы моим вызовом к Керимову, так как обычно доброго от этого никто не ждал. Тем более, это был мой первый визит к начальнику штаба. То, что я сообщил, мгновенно ошарашило всех моих друзей.

      Через день я впервые очутился в радиорубке. Для меня там всё было внове. Меня ждали, в том числе и майор Керимов. Начштаба из себя представлял крепкосложенного мужчину, лет сорока, цветущего здоровьем. Он встретил меня хитрой улыбкой, которая в любой момент могла перейти в гнев и этот гнев всегда мог вернуться к прежней усмешке. Роста он был небольшого, около метра шестидесяти, но, как и все представители Кавказа был горяч не в меру, если его выводили из себя подчиненные. Майор взял с меня обещание никого не пускать на станцию, кроме тех лиц, которые имели право доступа. После чего, пожелав мне успехов в дальнейшей службе, покинул радиорубку.