Мировая революция. Воспоминания. Томаш Масарик

и начальников отдельных военных отделов и учреждений у нас не было, а потому в качестве главных командиров мы принимали русских офицеров.

      Мы не могли назначать неподготовленных и неопытных в большинстве случаев молодых наших офицеров. Это всюду вытекало из положения дел. В России у нас высшие офицеры были русские, во Франции – французы, в Италии – итальянцы. В России на русский командный состав обращали тем большее внимание потому, что армию хотели видеть русской, а не чешской. Само собой разумеется, что благодаря этому всюду возникали затруднения; это усложнилось еще тем, что часть русских офицеров не понимала своего назначения. На многих, кроме того, можно было видеть влияние деморализации царского режима, как в администрации, так и в военной службе. У меня из-за этого было много затруднений. Даже часть наших офицеров и солдат, например, не поняла сразу, почему вскоре после своего приезда я отозвал начальника бригады Мамонтова, который пользовался любовью и доверием войска; он был определенно талантливым человеком, но, с другой стороны, был более журналистом и трибуном, чем солдатом.

      В дружине слова команды были русские; уже во второй дивизии заводились чешские, а в корпусе были чешские; во многих случаях команда была лишь по имени чешская, так как не было времени и возможности не только скоро перевести на чешский язык русскую команду, но и приспособить ее к нашим потребностям. Это все зависело от организации всего войска.

      Вообще, нужно дать себе отчет во всех тех затруднениях, которые у нас были с организацией войска. Дело было не только в командовании и военных сигналах, но касалось всей военной администрации.

      Солдаты были добровольцами; они добровольно заявили о своем желании поступить в войско, а этим самым уже была дана некая свобода. У нас перед глазами стоял идеал демократической армии; понятно, что в русском хаосе идеал свободы, равенства и братства понимался часто довольно анархически. Когда же после большевистского переворота большевизм начал просачиваться и в наши ряды, было чрезвычайно трудной задачей выработать наспех демократическую систему дисциплины и повиновения, необходимых для войска на фронте. Мы приняли, как уже было сказано, французскую дисциплину с некоторыми временными изменениями.

      Среди добровольцев, конечно, были приверженцы всех домашних партий и направлений, что также не способствовало облегчению; солдаты и особенно офицеры не всегда умели различать политику и стратегию. Но расхождения не были так остры, как дома, так как мы были на чужбине и вне домашней среды.

      При таких условиях не было легкой задачей организовать войско чисто по-военному и достичь чисто военной специализации. Дело было, повторяю, не в том, будет ли команда русской или чешской, а в смысле этой команды, в многозначительных вопросах – какая стратегия и тактика соответствуют духу нашего народа. Во всяком случае, главным было то, чтобы добровольческую армию сделать совершенной в военном отношении. Я не мог скрывать