Новогодняя жена. Екатерина Романова

отвела взгляд и пожала плечами.

      – Можно?

      Она несмело кивнула, и я медленно подошла ближе. Девушка, оказывается, молоденькая совсем. Лет семнадцать-восемнадцать. Сперва она мне куда старше показалось, но когда я снимала с нее чепчик и кудри укладывала, разглядела получше.

      – Сколько тебе?

      – Семнадцать, ваше сиятельство.

      – Но ты умна не по годам. Смелая, работящая, не побоялась помочь чужеземке. Ты молодец, Доротея.

      Я завязала кружевной чепчик на бантик и поправила торчащие из-под него кудряшки. Теперь ни следа от моего нападения не осталось.

      – Мир? – протянула ладонь. Девушка улыбнулась в ответ и протянула мне свою худую ручку.

      – Мир.

      – Сюрприз!!!

      Я вздрогнула и завизжала, когда из-за угла выскочило нечто, похожее на смесь лошади и дикобраза, только в розовых рюшах и бантиках. Благо, визжала не я одна. Доротея тоже голосила от души. Можно сказать, отчасти я предсказала будущее. Сюрприз удался, вот только без камер и ведущих.

      Успокоились мы далеко не сразу. Даже, когда девочка сняла с себя странноватый костюм и отдала его служанкам, мы все равно с Доротеей жались друг к другу, обнимая оказавшуюся промеж нас статую той самой изогнутой коряги, которая мне так не понравилась. Нормальный человек не поставит в своем доме такую нелепицу.

      Так, я сейчас не об искусстве. Девочка, Кристина! Это просто человеческая девочка лет восьми. Ты ведь загадывала на Новый год детей. Пожалуйста. Ребенок. Наслаждайтесь, радуйтесь, благодарите.

      Пауза затянулась, а взгляд крохи, по-деловому скрестившей ручки на подоле сапфирового платья, стал презрительно-уничижительным. Ого. В такие годы и такой взгляд! Страшно представить яблоню, с которой упало такое яблочко!

      Погодите… Погодите-ка…

      Отцепилась, наконец, от статуи и от Доротеи, прокашлялась.

      – Вы не моя мама! – наконец, вымолвило не по годам разумное чадо.

      – Как догадалась-то?

      – Моя мама никогда не пугается моих костюмов. Она их осуждает. Говорит, что леди не пристало баловаться. А я – люблю! – возмущенно воскликнула девочка, словно я ей это запретила.

      – Да балуйся на здоровье, мне-то что.

      – И вы не станете мне запрещать?

      – С какой стати? Ты же ребенок!

      Девочка сделала такое лицо, что я чуть собственными словами не подавилось. Такое чувство, будто я ее прокляла или, как минимум, оскорбила.

      – Простите, я должна вас представить друг другу! – Доротея попыталась замять недоразумение, но недоразумение не заминалось.

      Девочка пыталась испепелить меня взглядом, а я старалась мимикрировать под шелковые обои стального цвета. Боюсь, слиться с ними я смогу только через полторы недели прилежного гниения.

      – Запомните, госпожа. Вы никогда, – отчеканила она. – Никогда-никогда, ни при каких обстоятельствах не станете моей матерью!

      Фух, я-то думала, оно-то оказалось!

      – Да я, как бы, и не стремлюсь, дитя, – призналась откровенно, и девочка переменилась в лице.

      – Нет?

      – Не-а.

      – Леди