Похищение Энни Торн. С. Дж. Тюдор

наколол картошку на вилку.

      – Да обычная подростковая фигня.

      – Ясно.

      По ее тону было понятно, что Бет мне не поверила, однако она не стала донимать меня расспросами.

      Мы продолжили обедать. Картофель был хорошим, а вот булочки с сыром своим вкусом напоминали пластмассу, только у пластмассы аромат был приятнее.

      – Гарри сказал, что жена Хёрста больна, – произнес я.

      Бет кивнула:

      – Рак. И, что бы ты ни думал о Хёрсте, это поистине хреново.

      – Да уж.

      Так уж в жизни случается: как аукнется, так и откликнется.

      – Они давно женаты?

      – Вместе еще со школы. – Она посмотрела на меня. – Думаю, что если ты учился вместе с Хёрстом, то должен ее помнить.

      – Я учился в школе со многими людьми.

      – Ее зовут Мэри.

      Время словно замерло.

      – Мэри?

      – Да. Девичью фамилию, боюсь, не знаю.

      Это было и не нужно. Еще один осколок моего израненного сердца рассыпался в прах.

      – Гибсон, – сказал я. – Мэри Гибсон.

      9

      Мэри и я выросли на одной улице. Наши матери были подругами, поэтому в детстве мы часто проводили время вместе: мамы выпроваживали нас на улицу, когда хотели посплетничать за чашкой чая. Мы играли в мяч и прятки, а затем, дождавшись приезда фургона с мороженым, сидели на бордюре и ели различные его сорта. Энни тогда еще не родилась, так что, полагаю, мне в то время было года четыре или лет пять.

      Я тихо восхищался Мэри. Она же меня просто терпела, ведь я был единственным ребенком ее возраста на всей улице. В школе она быстро бросала меня, когда появлялась возможность поиграть с более авторитетными ребятами. Я же, полагаю, просто считал это своей участью. Мэри была хорошенькой и веселой, в то время как я был странным, необщительным ребенком, который никому не нравился.

      Ближе к старшим классам я начал понимать, что Мэри была не просто хорошенькой. Она была красавицей. Ее блестящие каштановые волосы, которые она в детстве собирала в хвостики, превратились в короткое струящееся каре. Иногда она укладывала его волнами, подражая своему кумиру – Мадонне. Она носила тертые джинсы и мешковатые джемперы, рукава которых доходили ей до кончиков пальцев. У Мэри было по две серьги в каждом ухе, и, приходя в школу, она подтягивала юбку так, чтобы ее подол находился выше колен, открывая взорам бархатную кожу чуть выше гольфов.

      Разумеется, к этому моменту Мэри уже вообще перестала меня замечать.

      Она не была злой или жестокой. Во всяком случае, не была такой намеренно. Иногда, когда она проходила мимо меня на улице, в ее глазах читалось что-то похожее на смутное узнавание. В таких случаях она рассеяно говорила «приветик», а я после этого сиял от счастья еще несколько часов.

      Энни меня иногда поддразнивала.

      «О, смотри. Твоя девчонка, – говорила она, громко издавая чмокающие звуки. – Джоуи и Мэри, сидя на дереве, целуются».

      Это были единственные моменты, когда я по-настоящему злился на Энни. Вероятно, из-за того, что ее слова меня действительно задевали. Мэри не была моей девчонкой и никогда ею не стала бы.