Сиротка. Книга 2. Мари-Бернадетт Дюпюи

Он был очень ревнив. Но я имела неосторожность рассказать о моей беде соседке, которая тут же все выложила Жослину. Я помню, что он сказал мне тогда: «Лора, если этот человек еще раз к тебе прикоснется, я могу его убить. Будет лучше, если мы уедем из города. Если я окажусь в тюрьме, что станет с тобой и дочкой?»

      По телу Эрмин пробежала дрожь. Она позабыла о роскошно убранной комнате отеля и о сладости черничного пирога, кусок которого так и остался лежать на тонкой фарфоровой тарелке. Каждое слово матери уносило ее все дальше в прошлое, о котором она ничего не знала и которое наконец разворачивалось перед ней, словно живописное полотно.

      – Я поняла, что для Жослина этот инцидент стал поводом, чтобы круто изменить жизнь. Он маялся, сидя целыми днями в своей конторе; атмосфера города угнетала его. В Труа-Ривьер бурно развивалась промышленность, но твой отец мечтал о широких просторах и о свободе. Он говорил мне, что будет лучше, если ты вырастешь в лесах, на свежем воздухе. Он купил собак, сани и все, что нужно для кочевой жизни. Даже палатку из непромокаемой ткани. У нас были свободные деньги, это облегчало задачу. В первую нашу зиму Жослин снял домик на окраине Тадуссака. Ты была такой маленькой, моя дорогая… Я боялась холода и волков. Но эти зимние месяцы были самыми счастливыми в моей жизни. Твой отец сражался со стихиями: возвращаясь из лесу вечером, он показывал мне свои трофеи. Бедный, он так хотел преуспеть! Следующим летом я случайно узнала, что он покупал шкурки у других трапперов, более опытных, чем он сам. Дорогой Жослин, он не был создан для такой суровой жизни… Я бы с удовольствием выпила чаю. Сейчас закажу!

      Лора прошла через просторную комнату к двери и потянула за шнурок. Скоро постучал грум и спросил, чего желает мадам. Через несколько минут он вернулся, неся поднос с серебристым чайным сервизом и двумя китайскими фарфоровыми чашками.

      – Мне это не нравится, – сказала Эрмин. – Юноше пришлось бежать, чтобы принести все так быстро!

      – Но так будет постоянно, если ты будешь останавливаться в роскошных отелях, – возразила мать. – Когда я жила в лесу, в хижине лесоруба, я бы тоже рассмеялась, скажи мне кто-то, что я буду жить в этом отеле – элегантная и богатая дама, такая же, как те, которых я видела в Брюсселе в годы моей молодости.

      Девушка молчала. Лора хотела пошутить, но голос ее звучал так грустно, что она не знала, смеяться ей или плакать. Она также чувствовала, что мать намеренно затягивает разговор, боится вспоминать тот день, когда она согласилась оставить свое дитя на пороге монастырской школы.

      – А что было потом, мама?

      Лицо молодой женщины посветлело. Она дрожащей рукой поднесла чашку к губам и сделала глоток.

      – Потом? Наше счастье разлетелось на кусочки, Эрмин. Лето мы провели все там же, под Тадуссаком. Ты была прекрасным ребенком, и растить тебя было одно удовольствие. В октябре твой отец решил вернуться в Труа-Ривьер, чтобы продать шкурки и забрать деньги из банка. Во всем я виновата! Я так часто просила его обосноваться