ППП – Психоз после полуночи. MrSl

5. Разрисованный синими астрами портфель.

      В один из вечеров, мама собрала все синие ручки, что только смогла найти в доме, положила их на стол в гостиной, почиркала на коленке, проверяя, пишут ли они (странная привычка), смочила слюной палец, стёрла, оставив красное пятно на коже. Потом долго рылась в кладовке и наконец, выудила из-под груды хлама старый портфель. Она просидела в гостиной на стуле под тусклым светом сорокавольтной лампочки пол ночи, а наутро я узнала, что мне пора идти в школу.

      Мою учительницу звали Галина Николаевна, и она мне сразу не понравилась. Уже тогда, ее маленькие свинячьи глазки смотрели на класс строго, равнодушно. Мне очень тяжело давалась учёба. Может, у меня был ненормальный склад ума, а может, дело в том, как она доносила до меня материал. И вообще тогда много чего в моей голове отвлекало меня от учёбы. Я ни слова не понимала из того, что она пыталась рассказать нам. Словно говорила она по-турецки. Часто откашливалась, подставляя кулак ко рту, и тяжело сопела. Вначале она относилась ко мне снисходительно, как и ко всем детям в равной мере. Местами с пониманием и даже показной заботой. И какое-то время, она занималась со мной и ещё с парочкой отстающих от программы детей сверхурочно. По собственной инициативе, так сказать. Я никогда не верила ей и всегда считала, что здесь кроется какая-то подоплёка. Думаю, она пыталась произвести впечатление на взрослых или добивалась повышения зарплаты. В любом случае ничего у неё не вышло.

      Несмотря на эти послеурочные занятия, успехов в учёбе у меня не прибавилось. Всё равно я с огромным трудом читала и писала. Арифметика вообще была где-то за границами моего понимания. Прошло время и она начала злиться. Она стала обзывать меня и нарочно выдергивала меня к доске, изначально понимая, что я не смогу ответить. Ну не могла я ответить, хоть и сильно пыталась какое-то время. Заставляла меня краснеть перед всем классом, хотела, чтобы я почувствовала себя ущербной. Но я никогда не сомневалась, что именно такой я и была. Может, и не ущербной, но совершенно отличной от каждого из них, и от неё в частности.

      Она систематически гнобила меня моей недоразвитостью и тугоумием. А потом настал день, когда я сорвалась. Я видела, как она схватила указку с доски и два маленьких кусочка мела покатились по полу, словно игральные камни. Как она прошествовала по проходу, грохоча каблуками (в туфлях с шнурками на манер шестидесятых), с раскрасневшимися от злости щеками и дикими пылающими глазами. Но она не могла причинить мне боль. Неужели она этого не понимала? Мне казалось, понимала. Я смеялась над ней, пока не заболел живот, когда она дубасила указкой, непонимающего ничего мальчугана прикрывающего свою голову руками. Он вырывался и кричал, но она уже тогда была довольно крупной женщиной, и он просто не мог сопротивляться давлению, с которым та прижимала его к стулу. И всё равно он пытался дать ей отпор, но она не сдавалась. Я же, наблюдая за разворачивающейся сценой,