Пёс. Кирилл Рябов

экраном. В то утро она, как обычно, заходила проверить почту и социальные сети. Потом ушла пить чай. Бобровский смотрел новости по телевизору. Они вяло переругивались. Потом всплыла тема денег. И ругань стала уже не такой вялой. Бобровский разнервничался, закурил контрабандный «Минск». Настя ушла на кухню, разгоняя рукой дым…

      Зазвонил телефон. Бобровский слез с дивана, вышел в прихожую и снял трубку. Он подумал, что это тесть или тёща. Но ошибся. Голос был тихий и дружелюбный. Бобровский даже немножко улыбнулся.

      – Привет, – сказал голос. – Не разбудил?

      – Нет.

      – Хорошо. Не хотел тебя будить. Я же всё понимаю. Такое горе. Надо прийти в себя.

      – А кто это? – спросил Бобровский, стараясь звучать так же дружелюбно, как и собеседник.

      – Это Герман. Имя у меня такое, Герман. Я по поводу долга. Тебе вчера звонили, но ты был не в себе. Это объяснимо. Сейчас получше? Опомнился?

      – Эй, какой долг? – сказал Бобровский.

      – Сто пятьдесят тысяч рублей, – ответил Герман почти ласково. – Твоя покойная супруга, Царство ей небесное, взяла кредит. Надо вернуть.

      – А, вот оно что. Опять, значит? Слушайте, моя жена никогда не брала кредиты. Ни разу. Я ни про какие сто пятьдесят тысяч ничего не знаю.

      – Надо вернуть, – повторил Герман. – По-хорошему, не понимаешь, старина? Это не шутки. Не разводка. Есть договор. Сделать вид, что тебя это не касается, не выйдет.

      Бобровский почувствовал лёгкую тошноту.

      – Это не такие уж и большие деньги, – добавил Герман. – Я почти уверен, у тебя они есть.

      – Нет, – сказал Бобровский. – Ни денег, ни договора.

      В трубке послышался шум и неразборчивая ругань, потом раздалось отчетливое: «Дай-ка я этому пидору объясню».

      – Не вешай трубку, – сказал другой голос, громкий и злой. – С тобой Аслан говорит. Если повесишь трубку сейчас, я тебе выколю левый глаз. Будешь со мной спорить, псина, я тебе выколю правый глаз. Ты нам должен сто пятьдесят кусков, рвань. Хорошо подумай, как нам их вернуть в ближайшее время.

      Бобровский молчал. Ему не было страшно. Скорей, любопытно.

      – Я про тебя всё знаю, – рычал Аслан. – Прятаться тебе некуда, мудила. Я хоть прямо сейчас приеду и засуну тебе кол в жопу. Готовь бабки, говноед. Прямо сейчас.

      Снова послышались шум и возня, какие-то пререкания, а потом в эфир вернулся дружелюбный Герман.

      – Алексей, – сказал он. – Ты извини, просто мой коллега очень нервный. Он не любит, когда его хотят обжулить. И я не люблю. Правда, я стараюсь всегда всё решать мирным путём, без эксцессов. Ты слушаешь?

      – Слушаю, – сказал Бобровский.

      – Прекрасно. Давай встретимся через пару часов. Всё обговорим. Я один приеду, без Аслана…

      Бобровский услышал отдалённый выкрик: «Я его, суку, за яйца повешу на струне». А Герман ответил: «Не кипятись. Мы всё мирно решим».

      – Короче, через пару часов подгоняй в центр. Сможешь?

      Бобровский