Рукопожатие Кирпича и другие свидетельства о девяностых. Сборник

как маленький, – отвечает за меня Вася. – Ах, да ты и вправду маленький!

      – Была графа «национальность», а в анкете это шло пятым пунктом, – добавляю я, – и этот пятый пункт портил жизнь многим. Но речь не об этом.

      – Вот видишь, – говорю я псевдоиранке, – как перестройка началась, даже за границу выпускают, государственный антисемитизм слабеет. А раньше в наш технический вуз была двухпроцентная норма приёма для евреев. Из трёхсот человек принимали не больше шести. В царской России и то норма была выше! И в партию не принимали, но, может, это и к лучшему? – пожаловался я, но собеседница шутки не поняла.

      И я стал разворачивать широкую панораму жизни многонационального советского народа, составившую, по словам руководителей страны, единую общность, где все национальности были равны, но некоторые равнее. Не скрыл я от собеседницы и тот факт, что в компьютерной программе учёта кадров завода, где я работал, процентный состав евреев учитывался в отдельной справке.

      Она смотрела прямо в глаза, кивала, но заинтересованность в её глазах стала постепенно угасать.

      Вася и Родион тоже как-то поникли, задумались, но окончательно внимание пока не потеряли.

      – Короче, меня выручило то, что всех позвали за стол. Нас с шефом, естественно, усадили рядом, ведь я должен был ему переводить.

      – Шеф, – говорю, – это не иранцы, похоже, это евреи!

      – Я знаю, израильтяне! – шеф вдруг включил свой армянский акцент. – Патамучто мята это «нана» и на Кавказе, и в Израиле, и в Иране!

      – Похоже, вы с Сассоном нашли друг друга!

      – Классный мужик этот Сассон, с ним дела можно делать!

      Все выпили, за столом стало шумно. Сассон через меня объяснил шефу, что несколько семей регулярно собираются здесь, в Цюрихе, по очереди у кого-то дома, отмечая шаббат, наступление еврейской субботы. Вообще-то, он живет на две страны: Швейцарию и Израиль. Семья Сассона переехала из Ирана в Израиль, когда ему было 13 лет. Очень нравились уроки английского языка: там он каждый день видел учительницу, женщину в юбке и с открытым лицом и руками, а не в хиджабе.

      – Может, поэтому он так хорошо освоил английский, прямо как диктор! – вставил я в процессе перевода свой комментарий.

      Перед самой арабо-израильской войной 1967 года Сассон пошёл в армию, воевал. Доказательством его армейской дружбы был его командир, Яшка, человек уже в возрасте, он приехал в гости из Израиля и сидел с нами за столом. Их строевой песней была «Наш ротный командир» на русском языке. Яшка родом с Украины, ему было десять лет, когда семья переехала в Палестину, поэтому он к своим шестидесяти с гаком немного помнил по-русски. Слов строевой песни большинство солдат не понимало, но текст зубрили наизусть. Я такой песни не знал, поддержать их не мог, а после нескольких рюмок водки расслабился, забыл про джинсы и запел «Катюшу», «Шёл отряд по берегу», про Щорса, которые израильтяне, как оказалось, знали на своём языке, так что расстались мы весело и сердечно.

      Хозяин заказал нам такси, а на прощанье подарил по видеомагнитофону: