Арлекин. Елена Амелина

Такое невозможно! Невозможно ни при каких обстоятельствах. Где тот роковой красавец, перед которым тускнеют все мужчины вечера, о котором грезят женщины, и которого даже официанты почтительно называют «наше чудо»? Собрав остатки мужества и все знание английского, не слыша себя, она спросила:

      –It’s me. Do you recognize? (Это я. Вы меня узнаете?)

      Редкие почти невидимые брови Арлекина поползли вверх.

      – Shall I? (А я должен?)

      Это был удар. Она побледнела и пошатнулась, не в силах произнести больше ни слова. Ее Арлекин начал заметно нервничать. За его спиной замаячили еще люди: мужчина, весь вид которого выдавал в нем представителя сексменьшинств и женщина, с лицом, показавшимся нашей героине, самым неприветливым на свете. Парочка подошла к двери, явно заинтересовавшись разговором.

      – Listen, – услышала она и словно очнулась, – if you’ve got questions, apply to my administrator. (Послушайте, если у вас есть вопросы, обращайтесь к моему администратору)

      И дверь начала закрываться перед ее носом. Она не могла это выдержать. Остаться без спасительного якоря, без ориентиров в жизни, без любви, разом потерять и семью и надежду на счастье, обмануться во всем и быть еще выкинутой за дверь без объяснений, без передышки. Ее «нет!» прозвучало как вопль, когда она вцепилась в дверь со всем протестом, на который была способна. В ее безумных умоляющих глазах, побелевших пальцах, сорвавшемся голосе дышало такое отчаяние, что могло напугать и смягчить кого угодно. Нотки сочувствия впервые прозвучали в обращенных к ней словах:

      – What`s happened? (Что случилось?)

      И тогда она сказала это, сказала единственное, что пришло ей в голову на чужом языке и что в реальности еще десять минут назад не имело никакого значения, а сейчас навалилось тяжелой ношей и раздавило ее:

      – My husband has another woman. (У моего мужа другая женщина)

      Сказала и закрыла глаза, чтоб не видеть ни презрения, ни сочувствия в чужих. Разве немцы что-то могут знать о жизни? Разве у них случаются трагедии? Что они в своей благополучной Европе могут знать о ее рухнувшей жизни? Как можно было допустить мысль, что они умеют любить?

      Арлекин цокнул языком, качнул в досаде головой.

      – Damn, sister! – услышала она его голос, – Come in. (Черт, подруга! Войди-ка.)

      И он, заграбастав ее шею рукой, грубо втащил ее внутрь.

      Дальше она помнила смутно, как, не стыдясь, выла у него на груди, даже не пытаясь заглушить рыдания, как кто-то принес и подсунул ей воды, она выпила, задохнулась, опалив нёбо, поперхнулась виски, долго кашляла и сморкалась в какое-то цветное тряпье. И только через какое-то время почувствовала, что жива. Разбита на голову, но жива.

      Начав, наконец, воспринимать речь вокруг, она услышала, что вся троица о чем-то горячо спорит по-немецки.

      – Calm down, sister. Everything gonna be all right. Your man`ll come back, you’ll see. (Успокойся, сестра, ладно? Все будет хорошо. Твой муж вернется, вот увидишь.)

      Она лишь в отчаянии качала головой в ответ.

      – I don’t want him. I don’t want men at all. (Я его больше не хочу. Я вообще больше не хочу мужчин.)

      Кто-то тронул ее за руку.

      – Hush, lady. You turn it upside down. We’ve just discussed something…. Bring your husband next Thursday. We’ll make a show for him. He’ll be pleased. No one can ask for more for the last show.