Гунны. Арман Аскаржанович Умиралиев

его семью, включая сына, «то бишь теперь меня» и всех защитников числом в несколько тысяч, приказал казнить.

      А за несколько лет до этого легионеры Красса потерпели сокрушительное поражение парфянам в битве при Каррах. Двенадцать тысяч римлян попало в плен. И вот этих легионеров, числом в несколько когорт, парфяне вроде отправили в помощь гуннам.

      Я посмотрел назад, – «вот река, в крепости лежит раненый хан Шоже, видимо, по-китайски Чжи-Чжи, вот внизу легионеры ножи точат, вон огромный лагерь китайцев. Осталось только погибнуть от их рук. Да и завтра вылазка, решение о которой принято сегодня на военном совете. Так и случилось в истории. Первыми из-за стен вышли легионеры, которых китайцы посмеявшись почти всех расстреляли еще до того как они до них добежали. Конницу гуннов приняла на копья тяжелая пехота, а потом уж захватили почти беззащитную крепость».

      – Не, ну надо же было так попасть. Вот же не пруха. Не ну переместиться в какое-то более спокойное время, ведь можно же было! Кто там меня сюда отправил? Хотя, когда в Степи было спокойно? Вся история моей страны вплоть до почти середины XX века – это сплошные войны, междоусобицы и голод. Причем междоусобицы гораздо кровопролитнее, чем войны с сопредельными государствами. Придя в земледельческую страну, кочевники никогда не ставили целью уничтожить ее. Да грабили, убивали тех, кто сопротивлялся, насиловали, уводили с собой пару тысяч рабов, но основную часть граждан иностранной державы оставляли живыми и города неразрушенными. Чтобы через пару лет, было куда возвращаться. Это как стричь шерсть с овцы. Да, неприятно для овцы, но ведь осталась живой, а шерсть через некоторое время снова отрастет. А вот родственные кочевые племена и роды старались уничтожать под корень с особой жестокостью. Потому как знали, что в суровых условиях степи сегодняшний победитель, завтра, после гибельного джута мог оказаться слабее побежденного и тогда месть не заставит себя ждать. По этой причине и случились известные великие переселения народов – саков, этих же гуннов, венгров, кыпчаков. Кочевники чтобы выжить бежали с насиженных мест под давлением других номадов – пробормотал я сам себе.

      – Завтра штурм, – услышал я за своей спиной.

      Я обернулся и там стояло живое воплощение классического римского центуриона из фильма «Орел девятого легиона». Это тот самый офицер командовавший отрядом в бою у ворот крепости. Крепкий мужчина лет пятидесяти с загорелым и обветренным лицом, на котором вертикально ото лба к верхней губе пролегал шрам, делая его еще мужественней в моих уже привыкающих к такому зрелищу глазах.

      – Завтра штурм, скиф, – повторил он, – и это будет наша последняя битва, – сказал центурион на языке гуннов.

      «Ну да, крышка нам, кому как не мне рожденному почти через две тысячи лет знать про это», – но вслух сказал, хотел блеснуть своим владением «мертвого языка», который я упорно учил в ХХ веке и владел им по моим соображениям свободно.

      – Как зовут тебя, римлянин?

      На его лице отразилось такое удивление,