Инженеры. Николай Гарин-Михайловский

толку, что он инженер теперь? Никогда на самом деле он не будет инженером, никогда ни одной дороги не выстроит. Но что же делать, как жить дальше?

      Идти на шоссе или в водяные?

      Лучше совсем распрощаться с инженерством.

      «Сделаюсь учителем математики», – думал Карташев и тут же думал:

      «Какой же я учитель, когда я не знаю никакой математики. Любой гимназист сконфузит меня, как захочет».

      Поступить разве опять в университет на математический факультет, чтобы стать настоящим учителем? Тогда уж лучше на юридический опять? Чтобы быть лучшим юристом между инженерами, лучшим инженером между юристами.

      «Ну, в акциз поступлю, – думал Карташев, – там теперь тоже взяток нет. – Как-нибудь проживу же».

      Редкие встречи с товарищами и даже с Шуманом оставляли еще более тяжелое впечатление. Всякий боялся проговориться, всякий таинственно отвечал на вопросы, что он думает делать.

      – Еще ничего не известно…

      «Все эгоисты, все думают только о себе», – горько жаловался сам себе Карташев.

      Зато из дому слали ему без счета радостные поздравительные письма и телеграммы. Энергично звали его домой.

      Конечно, приятнее было бы приехать уже настоящим инженером-строителем, с местом, с бумажником, наполненным деньгами. Но и без этого тянуло туда, где любят и ждут.

      – Поеду, – решил Карташев.

      Зашел к Шуману, по обыкновению не застал его дома и оставил ему записку, что завтра с почтовым уезжает.

      Шуман незадолго до отхода почтового поезда приехал на вокзал.

      – Ну, что, как твои дела? – спрашивал его Карташев.

      – Клюет, – ответил уклончиво Шуман.

      – А у меня ничего не выгорело, – пожаловался Карташев.

      – Гм… – промычал в ответ Шуман.

      Перед последним звонком появился Шацкий.

      В злополучный год болезни Карташева и его Шацкий отстал на один год, и с тех пор бывшие друзья почти не виделись.

      Шацкий остался Шацким. Ломаясь, изображая из себя героя того романа из иностранной жизни, который последний прочел, он церемонно и галантно, едва дотрагиваясь до протянутой руки Карташева, проговорил:

      – Узнал, что уезжаешь, и счел долгом проводить тебя.

      – Ну, а я пошел, – сказал Шуман. – Прощай.

      Он запыхтел, покраснел и трижды поцеловался с Карташевым.

      – Ну, всего лучшего.

      Шуман неуклюжей, проворной походкой, смущенно кивнув Шацкому, направился к выходным дверям.

      Шацкий сейчас же после ухода Шумана сбросил с себя шутовской вид и заговорил простым языком.

      – Ты грустен? Не могу ли я быть чем-нибудь полезным? Может быть, денег?

      – Нет, спасибо. Да, невесело. Вот кончил и решительно не знаю, что с собою делать.

      – Очень все это глупо организовано у нас. У одних все пять лет практики, у других ни разу. И моя судьба такая же будет. И в этом году опять никакой практики.

      – Иди хоть в кочегары, – посоветовал Карташев.

      Шацкий только досадливо дернул