Инженеры. Николай Гарин-Михайловский

мне такую оценку, что я бросил навсегда всякую надежду когда-нибудь сделаться писателем. Уж на что мать, родные – и те писания моего не признают; вот спросите Маню.

      Маня подергала носом и ответила, неохотно отрываясь от чтения:

      – Да, неважно, стихи, впрочем, недурны.

      – А что вы делаете с вашим писанием? – спросила Аделаида Борисовна.

      – Рву или жгу. Тогда, после приговора, я сразу сжег все, что копил, и смотрел, как в печке огонь в последний раз перечитывал исписанные страницы.

      Однажды Карташев подошел к Аделаиде Борисовне, когда та, сидя у церкви, рисовала куст.

      – Можно у вас попросить этот рисунок?

      Аделаида Борисовна посмотрела на него смеющимися глазами.

      – А можно вас, в свою очередь, попросить то, что вы пишете и что вам не нравится, дарить мне?

      – Если вы хотите… На что вам этот хлам? Вы единственная во всем свете признаете мои писания, потому что я даже сам их не признаю.

      Аделаида Борисовна в ответ протянула ему руку и на этот раз с необходимым спокойствием сказала:

      – Благодарю вас.

      – Ах, как я бы был счастлив, если б мог вам дать что-нибудь стоящее этого василька.

      – Давайте, что можете! – смущенно ответила Аделаида Борисовна.

      Для робкой и застенчивой Аделаиды Борисовны было слишком много сказано, и она покраснела, как мак.

      В первый раз в жизни Карташев увлекся девушкой, не ухаживая.

      Ему очень нравилась Аделаида Борисовна, ему было хорошо с ней. Он часто думал – хорошо было бы на такой жениться, – но обычное ухаживание считал профанацией.

      Раз он надел было свое золотое пенсне.

      – Вы близоруки?

      Карташев рассмеялся.

      – Отлично вижу.

      – Зачем же вы носите? – с огорчением спросила Аделаида Борисовна.

      В другой раз он убавил свои лета на год.

      Маня не спустила.

      – Врешь, врешь, тебе двадцать пять уже!

      И опять на лице Аделаиды Борисовны промелькнуло огорченное чувство.

      – Не все ли равно, – спросила она.

      – Если все равно, – ответила Маня, – то пусть и говорит правду.

      – Я и говорю всегда правду.

      – Ну уж…

      – Аделаида Борисовна, разве я лгу?

      – Я вам верю во всем! – ответила просто Аделаида Борисовна.

      – Пожалуйста, не верьте, потому что как раз обманет.

      – Аделаиду Борисовну? – Никогда!

      Это вырвалось так горячо, что все и даже Маня смутились.

      Карташеву было приятно, что в глазах Аделаиды Борисовны он является авторитетным. Она внимательно его слушала и доверчиво, ласково смотрела в его глаза. Он очень дорожил этим и старался заслужить еще больше ее доверие.

      Десять дней быстро протекли, и Евгения Борисовна стала настаивать на отъезде.

      Как ни упрашивали ее, она не согласилась, и в назначенный день все, кроме Сережи, выехали обратно в город.

      – Праздники кончились! – сказала Маня, сидя уже в вагоне и смотря на озабоченные лица всех.

      Евгения Борисовна опять думала о своих