Инженеры. Николай Гарин-Михайловский

ужаснее этого полуторааршинного каблука, торчащего на середине подошвы. И в таком ботинке и нога слона и та будет ножкой, а такие, ничего не понимающие, как ты, будут только вздыхать от восторга: ах! ах! Ну, а играет она как?

      – Играет прелестно, и если Сережа уже влюбился в нее, то я тоже влюбился в ее музыку.

      – Не беспокойся, черт полосатый, влюбишься и в нее.

      – Маня! То есть после тюрьмы у тебя такие стали ужасные манеры, замашки, выражения…

      – Одним словом, известно, острожная, пропащий человек, и конец.

      И Маня хлопнула по плечу старшего брата.

      – Ну, ты совсем уж разошлась, – сказала мать, – идем лучше спать.

      Но Маня, проходя через гостиную, присела к роялю, и долго еще сперва шумная, а потом тихая музыка разносилась по дому. Под окном кто-то кашлянул. Маня остановилась, прислушалась и встала.

      Теперь лицо ее было совершенно другое, напряженное, немного испуганное.

      Оглянувшись и увидев на кресле старшего брата, она быстро приняла свой обычный вызывающий вид.

      – Ты что здесь делаешь? – накинулась она на него, – пора спать.

      – Ну, спать, так спать, – согласился Карташев и пошел в свою комнату.

      А Маня дразнила его вдогонку:

      – А-га, а-га! хочется поговорить, заслужи сначала! Ты думаешь – такое сокровище даром дают. Надо стоить ее.

      – Оставь себе это сокровище, – повернулся к сестре в дверях Карташев и, не дожидаясь ответа, затворил за собою дверь.

      Маня не двигалась, пока не затихли его шаги, затем торопливо подошла к окну и кашлянула.

      Когда раздался ответный кашель, она наклонилась в окно и тихо спросила:

      – Кто?

      – Ворганов.

      – Проходите через парадную дверь на террасу. – И подождав еще, она пошла на террасу.

      Там стоял молодой человек, светлый блондин, в пиджаке.

      Маня и молодой человек крепко пожали друг другу руки.

      – Благополучно? – спросила Маня.

      – Вполне.

      – Давно приехали?

      – Сегодня.

      – Долго пробудете?

      – Несколько дней, вероятно…

      Молодой человек усмехнулся.

      – Жизнь коротка…

      – Да, коротка! – вздохнула Маня.

      – Жалко, что вы киснете здесь.

      – Кисну?..

      – Как у вас с матерью?

      – Мать уже прошлое. Какую-то сказку, я помню, читала про страшного волшебника, который жил на дне моря, которому на завтрак было мало кита, а в конце концов от старости он стал таким маленьким, что самая маленькая рыбка его проглотила и не заметила даже.

      – Так и во всем нашем деле будет.

      – Будет-то будет, доживем ли только мы с вами до чего-нибудь хорошенького?

      – Доживем. Особенно наш период будет чреватый. Собственно, организованной работе в деревне конец: урядники, смертные приговоры за агитацию ставят партию в безвыходное положение и волей-неволей поворачивают на путь политической борьбы, пропаганды путем нелегальной печати, политического убийства. Сочувствие со стороны общества, во всяком случае, большое. Главный симптом – деньги, прилив небывалый.

      –