Умеющая слушать. Туве Янссон

она сказала то, о чем уже писала ему:

      – Ваша последняя книга – лучшая из всех написанных вами.

      Он ответил, что его радуют ее слова. Горло у нее снова сжалось, она стала трясти стакан с кусочками льда и с усилием сказала:

      – Есть вещи, к которым можно подходить по-разному. Например, к чистоте чувств, к самому главному. Я хочу сказать: что бы ни случилось, какие бы ни были времена, если даже наступит полная свобода и можно будет говорить и показывать все на свете, я не сторонница таких новшеств. Это безобразно. И слова всегда имеют большое значение.

      – Вы правы, – согласился он. – Слова имеют большое значение.

      Он слушал ее очень внимательно. По правде говоря, глаза у него были ужасно маленькие, но ресницы очень черные. Она торопливо продолжала:

      – То, что вы описываете в своих книгах, почти полностью исчезло. Это было в иную эпоху! А сейчас заболтали то хрупкое и нежное, что не терпит пустой болтовни, не правда ли?

      Он задумчиво смотрел на нее, а она с горячностью добавила:

      – Я хочу сказать, что это вызывает лишь обратное! Пропадает всякое желание, а жаль, не правда ли?

      – Интересный ход мыслей, – медленно и отстраненно сказал он.

      Он поднялся и спросил, не хочет ли она послушать музыку.

      – Спасибо, хочу, – безразлично ответила она.

      На вопрос, какую музыку, она ответила:

      – Любую.

      – Что ж, у меня есть всякая. Скажите, что вы предпочитаете. Выбирайте.

      В этот момент ей ничего не приходило на ум, кроме Бетховена и «Битлз», и она ответила:

      – Выбирайте сами. Так же, как выбрали, что мне пить.

      Прозрачная, очень холодная и мягкая музыка, задумчивая и равнодушная, наполнила комнату. Она решила больше ничего не говорить, и лицо ее сразу изменилось, как-то сжалось, в нем появилось что-то детское. Ей больше не хотелось ублажать его.

      – Вы обиделись на меня? – спросил он. – Действительно было глупо с моей стороны предложить вам вермут. Быть может, вы предпочитаете виски или коньяк? Или еще что-нибудь?

      – Нет-нет, ни в коем случае! – торопливо ответила она, задыхаясь от смущения и раскаяния.

      «Почему он говорит не так, как пишет? – промелькнуло у нее в голове. – Он любезен, но это холодная, ничего не значащая любезность. Так утешают того, с кем вовсе не считаются, кто вел себя скверно или еще не вышел из детского возраста».

      – Эта шкура из Африки? – спросила она.

      – Кажется, из Индии, – ответил он.

      «Вот он снова отдалился. С писателем не болтают о том о сем. С ним говорят о значительном, а я думаю только о себе, вовсе не о нем».

      Они оба начали говорить разом, потом оба замолчали и поглядели друг на друга.

      – Извините, – сказал он, – вы что-то хотели сказать?..

      – Нет, ничего особенного.

      – Продолжайте, прошу вас…

      – Я просто подумала, что делает человек, что делает писатель, если его не поняли, если у него скверно на душе и он не может писать? Должно быть, ужасно читать злые